Об этом порталу NewsAsia незадолго до заключительного судебного заседания заявил журналист Владимир Фарафонов, обвиняемый властями в разжигании национальной, расовой, религиозной или межрегиональной вражды.
— Каковы ваши предчувствия? Что говорит интуиция по поводу приговора суда?
— Она бы хотела молчать, но вынуждена говорить. Каких-то серьезных предчувствий чего-то негативного, лавинообразного я не наблюдаю, может быть, потому что я уже устал, и мне нечем это чувствовать. Я недавно говорил о феномене сужения сознания. Так вот, этого они добились. Причем это распространилось и на семью. Они этого не показывают, но я это чувствую. Самое плохое, чего я могу ожидать, — это лишение свободы. Самое хорошее – это штраф.
Говорить о том, что вообще ничего не будет, невозможно, потому что только собака, пробегающая перед судом, возможно, не знает, что это дело заказное. С этим уже соглашаются все, молча это признает и судья. Значит, должно быть какое-то решение. Но вот удовлетворит ли оно всех?! Меня-то оно в любом случае не удовлетворит, это понятно. А вот насколько оно будет правомерным со всех точек зрения для судьи, для прокурора, для адвоката – большой вопрос…
Судя по тому, как дело развивается сейчас, могу сказать, что против меня нет ни одной зацепки. Сам ход судебных разбирательств показал, что, во-первых, свидетели – люди подставные, второе: инкриминируемые мне, кроме признанных мною пяти статей, одиннадцать статей сфабрикованы. И самое главное: у нас не существует закона об Интернете, то есть он не приравнен к СМИ. Закон дает исчерпывающий список того, что относится к средствам массовой информации, и Интернета в этом списке нет. Расширительно толковать закон невозможно.
Любая законодательная система базируется на том, что если есть закон – есть преступление, нет закона – соответственно, нет и преступления. В случае с Фарафоновым преступления нет, нет судебной базы, на которую можно было бы опереться и сказать, что я виноват.
— Тогда, возможно, власти преследовали иные цели: не осудить Фарафонова, а выбить его из колеи? Ведь фактически эта задача выполнена?!
— По сути дела да. Уже, наверное, месяцев семь от меня ни строчки, не считая обращений к общественности, президенту…
— То есть, вы сейчас вынуждены защищаться?
— Безусловно.
— Возможно ли, что суд примет решение отказать в иске или оставить его без удовлетворения?
— Наказание предусматривает наряду с лишением свободы и штраф. По сути, в этом случае человек все равно будет осужден. Сумма – от 50 до 100 тысяч сомов. Допустим, присудят минимально 50 тысяч. Автоматически поле деятельности человека сужается. Какой дурак после этого пойдет обжаловать решение, чтобы тебе после этого прилепили еще и срок. Допустим, Фарафонов пошел со своим адвокатом во вторую инстанцию и сказал, что не согласен. Ему там за это прилепят годик условно для начала, чтобы с этим решением он пошел в Верховный суд, где ему дадут еще больше.
— А может наоборот? Зачем ставить на судах клеймо? Или вы вообще ему не верите?!
— Нет, я не верю в справедливость судей.
Свобода по мере возможности
— Каковы будут ваши следующие шаги? Вы удовлетворитесь тем, что будет оглашено?
— Если наказание будет минимальным, то, скорее всего, удовлетворюсь. Если же штрафом отделаться не получится, все будет зависеть от возможностей моей свободы. Я отдаю себе отчет в том, что попав в СИЗО с такой статьей, я там долго не протяну. Никто там не будет разбираться, прав я или не прав.
Просто будет написано «русский шовинист», и на этом все, до свидания… Если же, допустим, дадут срок условный, то есть руки-ноги не будут связаны, то я, безусловно, буду бороться.
— То есть вашим делом будет создан судебный прецедент? За вами могут пойти и другие дела.
— Да. Как я вижу эту ситуацию. Вот был некий Фарафонов, который что-то там пописывал. Что-то из его писанины не понравилось, и его выдергивают из социальной системы как индивидуума и запускают против него государственную машину. Наступает какой-то момент, и Фарафонов начинает шуметь, то есть начинается суд. Пока суда не было, я молчал. Более того, я как человек воспитанный и интеллигентный, у следователя, который меня фактически топил, за два дня до окончания следствия спросил: «Чолпонбек, если я начну шуметь, вы пострадаете?», на что он мне ответил: «А как я пострадаю?! Мы вас просто закроем как Рыкунову, и всё».
Потом, когда уже начался суд, когда подключилось множество интернет-ресурсов (на сегодня около 200 сайтов так или иначе освещают это дело, и примерно 600 упоминают об этом), шум привел к тому, что люди, которые начали против меня процесс, сообразили, что началось противостояние не гражданина и карательной системы, а гражданского общества и карательных институтов государства в лице ГКНБ, судов, прокуратуры и так далее.
Этот гражданин становится составной частью медиа-пространства, четвертой власти. Основное назначение четвертой власти заключается в контроле «цепных» псов. Прецедент в том и заключается, что начав с русскоязычного Фарафонова, этот процесс может перекинуться и на киргизоязычную прессу. Я в этом убежден.
— Но ведь за каждым киргизоязычным изданием стоят влиятельные люди, политики…
— Именно поэтому позже выберут нормально пишущего киргизоязычного журналиста и покажут, что мы соблюдаем законы, и каждый жует свою морковку. А сделано это будет для того, чтобы мнимое единство общества было расколото. Этим будет показано, что в Кыргызстане существует гражданское общество, которое является не моноэтническим, а полиэтническим.
Обкатку все это пока проходит в русскоязычной среде. Возьмите ту же журналистку Махинур Ниязову и ее конфликт с властью в лице Карамушкиной. Конфликты будут нарастать и в какой-то момент последнюю каплю бросит именно киргизоязычный журналист.
Единственное, что может спасти журналиста – это профессиональный союз, обладающий реальными правами. Для того чтобы он состоялся, нужно, чтобы в нем в качестве учредителей были люди весомые в общественном смысле.
Почему набросились на Фарафонова?! Потому что за ним не стоят ни штат юристов, ни редакция, ничего. Один в поле воин, которого выловили и что угодно навешивают, пока сами не устанут.
В Киргизии не существует журналистского сообщества
— Вы чувствуете поддержку журналистского сообщества?
— Вначале чувствовал, сейчас – нет.
— С чем это связано, как вы думаете?
— Это связано с двумя вещами. Появляется обращение Фарафонова на «Фергане», и через два дня ее закрывают. Международный сайт, довольно крупный в Центральной Азии. Освещая процесс по «Фергане», журналисты писали и про меня. Позже все отметили, что Кислов приезжал в Киргизию, говорил с президентом, а воз находится и ныне там. То есть, увидели бессмысленность каких-то точечных ударов.
Тут нужно действовать только через широкие акции, яркие и громкие. Тогда толк будет, тогда к этому прислушаются. А так, то один вякнет, то другой, но это проходит тихо. Обычные нормальные люди составляют костяк журналистского сообщества, которого в Киргизии не существует, есть только профессия.
Должно быть сообщество, которым должна руководить политическая фигура, которая будет прикрывать. Сейчас же все обстоит иначе. Ты можешь писать детские сказки, но они кому-то не понравятся, или ты будешь ходить с левой ноги, а нужно – с правой. И за это будут закрывать. Поэтому сейчас очень важно, каким будет решение суда.
— Важно не столько для вас, сколько для киргизской журналистики и, более того, свободы слова.
— Да, именно так. Я беседовал с правозащитником Дмитрием Кабак из ООН, который показал мне мои статьи и сказал, что ведет семинары по ним с работниками Генеральной прокуратуры. Он мне сказал: «Именно на ваших статьях мы отрабатываем подход к границам допустимости свободы слова. Мы никак не можем подойти к простому пониманию, что вроде бы отдельные слова и даже предложения не тянут на уголовную статью, но в целом, как утверждают прокурорские работники, тянут».
Они не могут простить мне одну фразу о том, что «в ошской бойне молодые, в основном пьяные сельские киргизы отрезали головы узбекским детям, тела сжигали, а головами играли прикладами автоматов в футбол».
Мне лично следователь говорил: «Как головы отрезали – видел, как тела сжигали – видел, но чтобы в футбол гоняли – не видел». Однако то, что ты этого не видел, еще не означает, что этого не было.
Происходили еще более страшные вещи, чем описано в моих статьях… Между тем, одним сегодня оказывают послабления, а другим – нет, хотя с точки зрения доклада Киммо Кильюнена – все наоборот. Стоит еще один вопрос, касающийся границ свободы слова: где профессиональная журналистика, а где – нет?
И вообще, что такое профессионализм? Понимаете, если вы касаетесь тех тем, где людей просто убивали, то мне совершенно непонятна позиция многих журналистов. Зачем нужна выхолощенная журналистика людей, которые свой материал заворачивают в стыдливо-блудливые эвфемизмы, нашпигованные элегантной словесной шелухой, которую через два часа после прочтения забудешь? Глаголом жги сердца людей. Я понимаю, что есть грань, которую нельзя переходить. Но если люди читают материал, и один из них вскакивает и говорит «Ах ты, сволочь», узнав в тексте себя, а второй подскакивает и говорит, мол «Наконец-то хоть кто-то вам дал жару», то, в принципе, социальный заказ считается выполненным. Если уж касаешься острых тем, их нужно раскрывать. Или вообще не касаться.
Атамбаев — мужик
— Вы не бросите заниматься журналистикой после этого случая?
— Я не знаю. Если я, грубо говоря, выживу, то можно будет давать тот же материал, но количество людей, которые его поймут, сузится. Однако эффект будет сильнее. Можно писать и про позитив, если он есть. Можно писать об интеграции.
Я, например, глубоко верю, что Киргизии хана, если она не войдет в Таможенный Союз. Я об этом и раньше говорил, и, кстати, именно за это хвалил Атамбаева. Он – единственный мужик, который понял, что от взаимного истребления окраинных киргизских племен спасет только ТС.
Говорить об экономическом превосходстве не приходится, ведь кроме цепей нам нечего терять. Речь идет о молодых людях, которые буйствовали на юге. Они будут обучаться и трансформироваться мягкими методами. То есть менталитет будет меняться. И это является основным призом Таможенного Союза, а не экономика, дороги и образцовые сельхозпредприятия. Ведь в основе всего находится человек, такой, какой он есть.
— Для чего нужно ликвидировать Фарафонова? Чтобы легче управлять?
— Конечно, исключительно ради этого.
— Вам не кажется, что в эпоху Интернета эти надежды несостоятельны?
— Да, для тех, кто понимает Интернет. А мне кажется, что значительная часть политиков недооценивают влияние всемирной паутины и ее возможностей. Они этого в упор не видят.
Иногда кажется, что это чей-то индивидуальный заказ, который приобрел формы, выгодные для власть предержащих. Они поняли, что на этом, в принципе, можно что-то сделать и показать, прежде всего, нетитульному этносу, где его место. Скорее всего, именно эта цель и преследовалась.
http://www.news-asia.ru/view/ks/3104
