Какова представленность женщин в политике Кыргызстана? На эту тему Kaktus.media поговорил с экс-омбудсменом Кыргызстана, экс-заместителем председателя Центризбиркома, правозащитницей, юристом Атыр Абдрахматовой.
— Тяжело быть женщиной-политиком?
— Мне кажется, в нашем обществе тяжело быть женщиной в целом. Конечно, на самом деле тяжело каждому — и мужчине, и женщине. Мы понимаем, какие риски, стереотипы и сложности есть в жизни мужчин. Но сегодня мы решили обсудить именно женщин. И мы видим, что женщин все меньше и меньше на руководящих должностях и вообще на ключевых позициях. И здесь очень большая, на мой взгляд, корреляция с ростом уровня насилия над женщинами. То есть чем меньше женщин среди тех, кто принимает решения, тем выше уровень насилия.
— Есть ли какая-то статистика по представленности женщин в политике на всех уровнях, начиная с айылных кенешей и заканчивая высшими политическими должностями?
— Да, эти исследования и журналисты проводят, и специализированные организации. Сейчас картина такова, что у нас на семимиллионное официальное население женщин и мужчин почти пополам. И интересно посмотреть, что большинство избирателей, которые приходят на выборы и голосуют, это женщины, но женщины реже мужчин избираются на выборные должности. И сейчас мы видим, что на уровне парламента у нас квота не соблюдается. По квоте минимальные требования, чтобы в парламенте была представленность женщин — не менее 30% от общего количества депутатов. Есть одномандатные округа, есть партийные, и по партийным спискам женщины пришли, а по одномандатным — только одна Эльвира Сурабалдиева прошла. Соответственно, количество депутатов-женщин у нас очень низкое и не соответствует требованиям законодательства.
— Оно хоть раз соблюдалось?
— Нет. Вместе с реформами 2007 года, когда ввели правила, только партии могут в выборах участвовать, появилась и квота: не менее 30% депутатов должны быть женщинами.
Мы только через квоты обеспечили присутствие женщин в парламенте. Как на уровне республики — в Жогорку Кенеше, так и в составе местных кенешей. И если бы не было обязательного требования квот, то женщин вообще могло не оказаться в парламенте и в местных кенешах. После введения одномандатных округов женщин все меньше и меньше на уровне парламента. А на уровне местных кенешей, айылных, городских избираются депутаты по партийным спискам.
— И там квота соблюдается?
— Да, квота соблюдается.
— И в айылных кенешах?
— В айылных кенешах в 2015 году провели реформу, согласно которой вне зависимости от того, какие голоса женщины набирают, за ними резервируют 30% мест.
— Это был успешный формат работы — резервация мест для женщин? Есть данные о том, что работа таких айылных кенешей является более успешной, чем чисто мужских?
— Такую прямую корреляцию еще никто не исследовал. Но факт, что в мире есть исследования, доказывающие, что там, где в управлении есть женщина, меньше коррупции. Такие структуры более социально ориентированы, более рационально используется там бюджет. Даже я, когда была омбудсменом, обеспечила большую экономию, и мы вернули много в бюджет страны. Это, видимо, привычка какая-то женская — экономить, рационально определять расходы. Потому что ты, исходя из той суммы денег, которая есть в семье, привыкаешь распределять деньги правильно.
— Что касается исполнительной власти, как дела обстоят? У нас на данный момент три министра — женщины. И это прогресс, с учетом того, что в предыдущем кабмине была только одна женщина — Динара Кутманова.
— Это уже немножко прогресс. Но баланса нет. Там всего три женщины. Я смотрела исследование, в нашем правительстве люди возраста 50+. И женщин мало, и молодых лидеров мало. Но вот здесь самое интересно что? Смотрите, половина населения — женщины, большинство голосующих — женщины, и большинство бюджетников — тоже женщины. Мы должны поделить: есть госслужащие, муниципальные служащие, которые имеют статус госслужащих, у нас 30 тысяч, из них около половины — женщины на административных должностях разных.
В муниципальной службе тоже более-менее представлены женщины, а в бюджетной сфере — учителя, врачи — естественно, женщин больше. Но это исполнители. А те, кто управляет исполнителями, у нас в большинстве мужчины. Даже не в большинстве, а 99%. У нас на уровне представителей президента, раньше губернаторами назывались, женщины ни одной нету. У нас на уровне акимов ни одной женщины до сих пор нету. А у нас же есть требования закона о гендерном балансе, и на уровне замов женщин утверждают. Но на уровне акимов — нет.
— То есть можно сказать, что предел политической карьеры для женщины в большинстве случаев — это зам?
— Это зам.
— Ваш случай скорее исключением был?
— У нас есть еще председательница ЦИК, которая работает второй срок. Но и мое назначение на должность омбудсмена (а пятеро омбудсменов до меня были мужчинами), и назначение Нуржан Шайлдабековой скорее исключения. И хорошо, что сейчас сохранили этот подход и новым омбудсменом избрана женщина. Это очень хорошо. Но на самом деле это все происходит, мне кажется, под общественным давлением, под давлением наших международных партнеров, под давлением того, что широко обсуждается насилие. Сейчас идут попытки, к сожалению, подавить информирование, сделать так, чтобы не появлялась информация о насилии в отношении женщин.
— Вы про то, что якобы «журналисты множат боль»?
— Да. Вот чтобы вы «не множили боль». И те женщины, которые каждый день страдают от насилия, тоже чтобы не множили боль. Я боюсь, что если эта тенденция будет продолжаться, то количество управляющих женщин будет только уменьшаться.
— С какими трудностями сталкиваются женщины при попытке попасть в политику? Вот лично вы с чем сталкивались?
— Во-первых, на любой женщине обязанностей лежит очень много: дети, ведение хозяйства, обеспечение других организационных вопросов, все бытовые вопросы лежат на женщине. И тут ты политик, управленец или журналист — неважно. На разделение обязанностей как внутри семьи, так и в обществе это не влияет. Эти ограничения распространяются и на меня. Во время гражданской и политической активности сталкиваешься, как и большинство женщин и девушек, и с харассментом, и с мизогинией, и с домогательствами. Мне уже 40 с лишним лет, но я откровенно начала говорить: «Не надо меня обнимать» только последние лет пять. Люди, когда видят тебя на улице, на каких-то собраниях, считают нормальным приобнять, погладить. Раньше, когда была помоложе, где-то стеснялась, где-то не обращала внимания, а сейчас четко понимаю, что это нарушение личных моих границ.
Потом, обсуждение личной жизни. При попытке дискредитировать женщину используют именно ее личную жизнь. Недавно мы видели такое в отношении журналиста, когда кадры его личной жизни слили в соцсети. Многие написали: эркек, мужик, молодец, вон сколько у него женщин там. Если сольют подобное видео в отношении женщины, это будет приговор: ее назовут падшей женщиной, недостойной не то чтобы быть политиком или находиться на какой-то должности руководящей, скажут, что она недостойна жить, таких надо убивать, закрывать, прятать от общества, чтобы они не портили общую картину.
— Вы лично сталкивались с харассментом?
— Конечно. Еще в далекие 2000-е, когда я только закончила университет и волей случая попала на должность помощника депутата, я помню, приходили избиратели, и это была на мне работа — с ними встречаться, разговаривать, их проблемы решать, консультировать. Я помню, иногда женщины сами мне и говорили: ой, мы знаем, каким местом ты на эту должность попала. Тогда это очень сильно меня оскорбляло.
А потом был случай, когда в Центризбиркоме мы тоже обсуждали, тогда тоже было политическое давление, и один из коллег сказал: я тоже поддержу твою отставку, или, у меня как раз жена в отъезде, поехали ко мне, и тогда я поддержу тебя. Это было.
И когда я была омбудсменом, тоже случаи были. В конце декабря прошлого года, когда давление усилилось, в соцсети слили поддельное видео, на котором полуголая девушка с замазанными лицом танцует, написали, что это я в молодости. Я люблю танцевать, и это я не скрываю, как и обычный человек, я могу жить свою жизнь так, как в общих рамках позволено. И хорошо, что большинство поняло, что это монтаж. Это и был монтаж. Но вот так женщин пытаются дискредитировать.
Даже когда Кутманову снимали, я сейчас не говорю, нарушала ли она что-то или нет, там заведено уголовное дело, будет процесс, но когда в парламенте шло обсуждение, ей задавали личные вопросы. Ей сказали: вот вы, оказывается, заставляли коллектив называть себя царицей. Но извините, а почему дискуссия в парламенте в отношении женщины не идет на основании того, какие решения она приняла, что внедрила, что смогла сделать, что не смогла? Вот в Бишкекском горкенеше обсуждали, налоговые и неналоговые сборы, и придрались к Орунтаеву, что он по неналоговым сборам, будучи вице-мэром, ничего не сделал, дал низкий показатель. А почему к женщине, к руководителю или вообще, когда критикуют женщину, то не обсуждается содержание ее работы, функционал, а обсуждается только как она одета? Была дискуссия в парламенте в отношении меня, когда сами же женщины-депутаты говорили: ой, вы слишком часто в соцсети пишете посты, слишком часто выставляете фото, слишком много разговариваете, слишком ярко одеваетесь. И при моем избрании в одной фракции обсуждали, мол, она разведена и поэтому такая неспокойная, нужно ей найти мужика, и она успокоится.
— То есть это на заседании парламента прямым текстом говорилось? И все считали это нормальным?
— Да. И вслух никто не возмутился. И на заседании фракции тоже это было.
И когда меня избрали омбудсменом, одна из одноклассниц моих детей сказала: твоя мама же переспала со всеми депутатами, поэтому она стала омбудсменом. Понимаете, это значит, что дома людям заняться нечем, и они обсуждают такие вещи. Иначе откуда ребенок это возьмет? Ребенок берет это из дискуссий взрослых, которые ведутся дома.
— Эти стереотипные установки в отношении женщин, которые формируются дома, в социуме, все это не способствует тому, чтобы они приходили в политику, на высокие должности и так далее? То есть женщины дважды думают, прежде чем претендовать на какой-то высокий пост.
— Да. Проводилось исследование по поводу соблюдения прав женщин на руководящих должностях. И на самом деле практически 90% женщин — это судьи, вице-премьеры, депутаты и так далее — они отметили, что сами находятся в ситуациях дискриминации, в ситуациях насилия. Я, например, знаю, так как со мной общались многие, я знаю, когда премьер-министр мог позвонить условно министру-женщине и сказать: что-то очень большая у вас там социальная активность идет, притормозите. А у нас были женщины, которые очень хорошо поддерживались со стороны общества. Понимаете? Даже вот тут было такое ревностное отношение.
— Мы говорили о том, что у нас есть законодательно закрепленные нормы, обязательства. Вообще, с точки зрения законодательства, наши законы готовы к тому, чтобы соблюдать вот эту женскую представленность во власти, защищать женские права? Достаточно ли у нас инструментов с точки зрения законодательства для исполнения этих обязательств?
— Анализ показывает, что у нас лучшее законодательство с точки зрения соблюдения гендерного равенства и прав женщин в сравнении с соседними странами Центральной Азии. Но третий год подряд мы признаемся, согласно международным исследованиям, самой небезопасной страной для женщин в Центральной Азии.
— Почему так происходит?
— Потому что все остается на бумаге, к сожалению. Когда я была омбудсменом, у меня очень часто были споры с нашими министерствами, которые действительно давали информацию, что все хорошо, мы все выполняем, отчеты красивые. Но на деле-то было не так. И то, что наша страна небезопасна для любой девочки, для любой женщины, это подтверждает.
И мы сами каждый день на себе это испытываем. Если взять инцидент прошлогодний, когда мужчина начал на меня кричать, мол, ты женщина, я с тобой разговаривать не собираюсь, где мужчина, я только с мужчиной буду решать вопросы. Что делаю я? Подаю на него заявление, но уголовное дело не возбуждают, потому что он меня не убил, не прибил, не изнасиловал.
— Вот убьют вас — потом и приходите? Этот стереотип работает в отношении правоохранительных органов по-прежнему?
— И это высокий уровень. Потому что, к сожалению, до сих пор женщин, которые с таким сталкиваются, очень много. Вот последний кейс с Асель, бывший муж которой отрезал ей уши и нос, показывает, что она же обращалась в правоохранительные органы. И самое плохое, что даже по той части жалоб, которые дошли до суда, суд дал наименьшее наказание, не соответствующее реальному преступлению, которое он совершил против женщины. В правоохранительных органах это до сих пор наблюдается.
И на моем примере, когда я написала заявление в милицию и это дело как административное нарушение дошло до суда, встает женщина-прокурор, посмотрев видео, и говорит: я не вижу состава преступления в действиях этого мужчины. Понимаете?
Мы все говорим: проблема есть, что же с ней делать? На самом деле это все наши установки. Пока мы сами не изменимся, ситуация останется прежней. Зачем обсуждать родителям одноклассников моих детей, каким образом или каким местом я избралась? Уже доказано, что очень часто дети родителям о насилии и домогательствах не рассказывают, потому что родители, в том числе и самого ребенка, могут обвинить. Что у тебя была слишком короткая юбка или ты слишком ярко накрасилась, или что-то еще. Когда мы сами в обществе дискриминируем женщину, когда сама женщина дискриминирует другую женщину, о ситуации и равноправии в политике говорить рано.
— Насколько важна женщине поддержка семьи, окружающих ее людей при создании вот этой карьеры? Как это помогает? Это стимулирует, когда муж, родители, дети поддерживают ее во всех начинаниях? Берут часть забот на себя, решают какие-то бытовые вопросы, проблемы. Элементарно: решить вопрос с походом в магазин и готовым ужином. То есть насколько это выручает, нужна ли эта поддержка моральная, когда тебе говорят: ты молодец, ты справишься. Это нужно?
— Конечно. Это очень важный фактор. Я благодарна своим детям, для которых я — суперженщина. Когда ты публичный человек, у тебя очень много ограничений. Эти ограничения сказываются и на детях. И дети мои, например, очень адекватно и правильно это воспринимают и всегда поддерживают меня. Это очень важно. Важно, чтобы и родители поддерживали.
Вот мы обсуждаем разделение труда в семье, и оно важно в любом случае, политик ты, журналист, бизнесмен или нет. Кем бы женщина ни была. На мой взгляд, равенство в этом и заключается, когда у нас равные права и равные обязанности. Забрать ребенка из школы или садика, пополнять и распределять бюджет семьи, нести расходы, делать домашние дела, еду приготовить и так далее. Я вот всегда смеюсь и называю это «второй сменой», когда ты с утра и весь день находишься на работе, а вечером приходишь домой и нужно убраться, с детьми уроки выучить, приготовить ужин и еду на следующий день и так далее. И ты до полуночи занимаешься домашним хозяйством. Поэтому поддержка очень важна. Я, как человек, заинтересованный в политических и правозащитных делах, смотрю фильмы или истории о женщинах, которые тоже в этом поле. И смогли достичь успеха в большей степени и в любой сфере женщины, у которых есть поддержка семьи и близких. Я знаю очень многих женщин, которые занимают определенные должности, но, к сожалению, их мужья это им ставят в укор. Изменяют, вторую-третью семьи заводят, а когда начинаются дома конфликты, говорят: ну, ты же мне достаточно времени не уделяешь, поэтому я ищу тех, кто мне его уделяет. Наоборот, идет вот этот накал и нарушение прав женщины.
Поддержка очень важна. Успешные кейсы женщин, той же Маргарет Тэтчер или Ангелы Меркель, мы видели, как у них это популяризируется, когда они вместе с супругами ходят в магазинчики, на прогулки, демонстрируют поддержку. Это очень важно, причем в любой сфере. Я за равенство труда, за равенство распределения обязанностей. И просьба ко всем, и к женщинам, и к мужчинам, понимать, что при прочих равных женщинам сложнее.
— Как приучить общество к мысли, что женщины и мужчины равны, что у них одинаковые права и что женщины имеют право так же быть представленными в политике, как и мужчины?
— Важно, что сейчас на уровне властей транслируется и популяризируется ограничение прав женщин, дискриминационное отношение. Например, мы видим, что женщины по тому же Кемпир-Абадскому делу почти полгода находились под стражей. А законодательство наше четко разграничивает, и это не считается дискриминацией мужчин, что у женщин, находящихся под уголовным преследованием, как и у детей, другие условия, другие требования законодательства. И содержать под стражей женщин такое количество времени запрещено. И международные стандарты об этом говорят, потому что все равно у многих женщин есть дети, и должна быть с ними связь, которая нарушается, к сожалению, когда женщина находится под арестом. И по условиям содержания мы видим, что есть ряд условий и отличий, даже физиологических, таких как критические дни, кормления и так далее, у женщин. Они должны учитываться, но не учитываются. 70-летнюю бабушку содержали под стражей 10 дней и только потом оштрафовали. Мать-одиночку сейчас держат до сих пор из-за того, что она высказала свое мнение, под стражей. А начальник службы информационной политики президента говорит: мы уважительно относимся к женщинам и никакой дискриминации нет, насилия нет, мы женщин любим, уважаем, ценим и дорожим, и не надо тут ничего про это писать, вы придумываете и исполняете чужие заказы.
На самом деле, я думаю, каждая женщина, каждая девочка, кто слушает эфир, они согласятся, что уровень насилия, дискриминации и нетерпимости на самом деле высокий. Особенно нетерпимости к женщине, которая выражает свое мнение. И сейчас, к сожалению, у нас в стране вот эти последние год-два уже на уровне государства, на уровне власти транслируются насилие, ограничение прав женщин. И как мы можем говорить об изменении установок в обществе, когда общество видит каждый день в новостях, каждый день по телевизору, что за насилие не наказывают, как положено законом, и испытывает это на себе? У нас на бумаге почти идеальное законодательство, но в жизни — нет.
И важно начать с себя, я думаю. Помните, был кейс, когда женщина с инвалидностью подвергалась насилию со стороны родственников мужа, который был в России, и она уложила детей спать и вместе с ними и собой сожгла дом. Когда я этот кейс обсуждала, некоторые женщины сказали: ну и дура, слабачка, что-то еще. Вот во мне этого нет, и я считаю, что каждая из нас, в первую очередь, женщин, должна эти ценности в себе взрастить. Воспитать способность проявлять солидарность и понимание четких границ: где есть нарушения, а где нет нарушений. И вот такие излишние стереотипы, вроде того что «если женщина успешна в бизнесе или в политике, значит, у нее в семье все плохо», «если женщина, пусть помолчит», «если женщина, пусть ведет себя скромнее, зачем она лезет», «место женщины на кухне и пусть за детьми смотрит», вот эти негативные установки мы сами должны начать изживать. Сами должны перестать это обсуждать, так говорить, даже мыслей таких чтобы не было. И вот когда мы от них откажемся, я не говорю про всех, это уже утопия, но хотя бы большая часть общества, тогда будут результаты. Законы социологии гласят, что если 20% общества осознают, желают и разделяют необходимость перемен, тогда 80% за ними тянутся. То есть нам нужно добиться, чтобы всего 20% общества видели друг в друге равных людей, уважали границы и не оценивали, не обсуждали, не осуждали друг друга.
— Каков этот процент сейчас, на ваш взгляд, примерно?
— Он еще очень далек от 20%, это мечта. Я думаю, 3-5%, не больше, к сожалению. Даже мои личные кейсы показывают, что люди дома сидят и обсуждают, почему ты успешна, как ты к этому движешься. На уровне парламента обсуждают, в чем ты одета, почему ты активна в соцсетях и так далее.
— Обсуждался вопрос о том, что очень много женщин содержится под стражей, но в то же время содержалось и много мужчин. И многие злопыхатели могут сказать: хотели же равенства — получите. И женщины, и мужчины пусть сидят.
— Смотрите, все равны, я согласна, и нести ответственность каждый должен за свои дела и поступки. Но между женщинами и мужчинами, еще раз говорю, существуют физиологические различия. Есть женщины, которые занимаются спортом, качают мышцы, они могут поднять какой-то груз, вес. Но большинство женщин это физически сделать не могут без специальной подготовки. А у мужчин в то же время физиологически заложено, что они могут определенную тяжесть поднять. У мужчин нет критических дней, у нас они есть. Мужчина не кормит грудью детей, в отличие от женщины. Пока ребенок маленький, он нуждается в матери больше, чем в отце. Это физиология. И поэтому я говорю о том, что физиологическая разница есть.
И физиологическую разницу необходимо учитывать. И наши законы, и международные стандарты об этом и говорят: женщина, которая нарушила закон может содержаться под стражей наравне с мужчиной, но для нее должны быть созданы определенные условия — раз, два — срок содержания женщины под стражей не может быть долгим, только на короткий период. Потому что опять же — есть физиологические особенности. И это не считается дискриминацией мужчин. Это прописано в законодательстве по причине того, что женская физиологии отличается от мужской.
— Понятно. Скажите, в чем выиграет государство, если представленность женщин будет выше? В законодательной ветви власти, в исполнительной, в судебной? Кстати, судей-женщин у нас предостаточно, да?
— Да, хоть тут у нас гендерное равенство соблюдается.
— В чем преимущество, почему политика станет лучше или хуже?
— Хуже не станет точно. Если женщин будет больше, будут чаще такие проблемы поднимать, проблемы дискриминации, проблемы насилия. Даже в недавних исследованиях про равенство труда показано, что женщина и в настоящее время в Кыргызстане получает 75% зарплаты мужчин. То есть если в равных условиях женщина работает с мужчиной, мужчина будет получать 100 сомов, а женщина — 75. В политических правах, экономических, социальных — к сожалению, по всем по фронтам мы пока что проигрываем. И проигрываем не мужчинам, а проигрываем в балансе. На мой взгляд, этот баланс должен быть соблюден. Тогда будет рациональнее использоваться бюджет, применяться антикоррупционные меры, потому что любая женщина эти риски лучше просчитывает благодаря материнскому инстинкту. Я не знаю, он срабатывает, мне кажется, в большинстве случаев. Тем более что исследования доказывают, что там, где женщин больше, коррупции меньше. Поэтому выиграем больше, проигрываем меньше.
Но, обеспечив количество, не факт, что мы получим качество. Это нужно понимать тоже.
— Ну, судя по нынешнему Жогорку Кенешу даже, да?
— И по судьям тоже. Потому что, к сожалению, это не только у нас, в Кыргызстане, в принципе, и в других странах картинка аналогичная. Но только из-за того, что мы не обеспечиваем качество, отказываться от количества тоже нельзя. Это — период роста, мы должны расти и увеличивать количество женщин в политике. И на самом деле мы должны равенство оставлять не только на бумаге и словах, но и показывать на деле.
Для меня единственная панацея — это чтобы каждый начал с себя. Тут вопрос ответственности, когда каждый отец, каждый муж, каждая жена, каждая мать дома, в семье, в обществе, в школе, на работе будут уважать другого человека. Будут уважать и понимать особенности женщин, особенности девочек, особенности мальчиков. Вот тогда, когда мы не будем обсуждать, с кем кто спит, как кто одет, какой помадой пользуется, какие стрелки рисует и так далее, тогда будет прогресс. От всех негативных установок и стереотипов нужно избавиться.
Мы, женщины, воспитываем детей. И когда женщина в семье испытывает насилие, терпит его и с ним соглашается, какой смысл говорить на публике об этом?
Мизогиния — это когда к женщине в любом случае будут придираться. Ладно еще мой кейс, меня больше шокировал случай с Нурией Кутнаевой. Когда она утверждалась на пост министра, в парламенте депутат-женщина ей задает вопрос: вот, у вас зарубежное образование, не будете ли вы иностранным агентом? То есть придрались к качественному, классному образованию, которое повезло получить женщине-лидеру.
— Ну, люди радеют за государство.
— Это показывает, что при прочих равных условиях к женщине-депутату, женщине, избирающейся на высокий пост, будет больше дискриминационных вопросов, ставящих под сомнение ее компетенцию, профессионализм и успешность, чем к мужчине. Это просто глупость. И пока мы от этого не избавимся, ситуация не изменится.
— Последний вопрос. В ближайшее время мы сможем наблюдать хотя бы такую нормальную пропорцию в политике Кыргызстана с женщинами? Я уже не говорю о равенстве, 50 на 50, хотя бы по квотам?
— Я думаю, нет. Обсуждаются инициатива, изменение закона о выборах депутатов местных кенешей, где количество депутатов сокращается в целом. И мы видим, что это отразится сразу и на квоте, уменьшится представленность женщин. Мы видим, что сами власти уже транслируют ограничения, дискриминацию женщин, пытаются подавить и закрыть рты тем, кто пытается говорить о насилии. И это будет только усиливаться.
Вот в Казахстане буквально недавно президент Токаев утвердил программу по улучшению гендерного равенства и борьбе с насилием. У них тоже есть кейс, когда муж жену убил в ресторане, очень жуткий кейс, который недавно произошел. И там муж — очень известный политик, экс-министр — пытался дело замять. Там после нескольких таких дел, громких случаев уже принята программа со стороны президента, и этот подход транслируется всему обществу.
— А мы все еще ждем.
— А мы по-прежнему ждем. И самое худшее, что нам наоборот затыкают рты, требуют о таких случаях вообще не говорить. И мне кажется, знаете, наши политики и наши депутаты, и вообще все мужчины тоже должны начать показывать своих жен. Показывать, какие они в семье, демонстрировать равенство, показывать работу, уход, разделение обязанностей, не стесняться это на публику выносить и эти ценности разделять. Показывать, как они ухаживают за своими супругами, разделяют быт, обращаются с детьми, заботятся о своих дочерях, вот это нужно прямо со стороны власти транслировать и популяризировать.
