Сергей Медведев: Эффект зомбоящика

Cергей Медведев: Что мы, прежде всего, делаем в жизни? Прежде всего, мы спим. А каково второе по важности занятие? Это просмотр ТВ-программ. К 2010 году по затратам времени населения среди всех возрастов и групп это занятие вышло на первое место среди наших 500 занятий в сфере бодрствования. 120 миллионов человек включают телевизор пять раз в неделю. Могут ли 120 миллионов человек ошибаться? Об этом в сюжете нашего корреспондента Антона Смирнова.

Антон Смирнов: История отечественного телевидения берет свое начало еще с советских времен. Начало вещания было положено в 40-е. Основными программами были выпуски новостей, кино и истории из жизней выдающихся людей. Одним словом, ТВ было очень серьезным. «Развлекательный» контент в современном понимании появился в конце 50-х. Миллионы зрителей у экранов собирали «Голубые огоньки» и КВНы. За ними и происходящим на ТВ наблюдала специальная комиссия, которая часто «зарезала» смелые проекты.

Все радикально переменилось с развалом Союза. Стало появляться больше каналов, голосов и мнений. ТВ освободилось от гнета институций, и в этой обретенной свободе стало выполнять свою функцию – фиксировать и критиковать действительность. Подобная ситуация продолжалась недолго, и уже к концу 90-х годов практически все каналы оказались под государственным контролем. Теперь чиновники и холдинги стали решать, что смешно, а что нет. Тренд на «огосударствление» ТВ продолжается и сейчас, когда ни осталось практически ни одного независимого телеканала. Сегодня зритель может переключить десяток каналов, но все это будет один тот же голос.

Сергей Медведев: Обсудить воздействие российского телевидения на массы к нам пришли профессор Высшей Школы экономики Анна Новикова и телекритик Юрий Богомолов.

Я посмотрел статистику: десять лет назад, в 2007 году, 70% смотрели телевизор. Мы все думали, что люди уйдут в интернет, но 70% как были, так и остаются. Это для вас удивительно?

Анна Новикова: Наверное, не удивительно. Но десять лет назад мне так же, как и вам, хотелось верить в то, что они уйдут и будут смотреть меньше, выбирать более придирчиво, будут чего-то хотеть и предлагать тем, кто делает телевидение, какие-то свои идеи и желания. Но психологи и люди, которые долго занимались телевидением, уже тогда говорили, что это наши иллюзии. А вот сейчас мы убедились, что это наши иллюзии, что картина принципиально не изменилась статистически, хотя качественно она, конечно, стала другой.

Сергей Медведев: Юрий, откуда эти 70%? Меняются времена, сейчас совершенно другая степень проникновения интернета, другая информационная повестка, а человек как был, так и остается привязанным к телевизору?

Юрий Богомолов: Можно удивиться не столько тому, что это по-прежнему 70%, а тому, что эта цифра не выросла до 90%. Спецификой нашей страны является то, что государство от десятилетия к десятилетию увеличивает свое присутствие в общественной жизни, в экономике и в СМИ. Посмотрите, у нас практически все огосударствлено, в том числе, экономика и, прежде всего, СМИ. А это очень важный фактор. Общество становится абсолютно патерналистским. Государство для него – отец родной. Вот как оно говорит, так оно для общества и есть на самом деле.

А между тем, в самих СМИ меняются какие-то векторы, меняется репертуар. И если в десятые годы было достаточно много развлекательного продукта, который доминировал на экране, то постепенно выяснилось, что в связи с изменением политики самого государства, с изменением его внешнеполитической повестки люди начинают как-то переориентироваться, и развлечением вдруг становится политика.

Сергей Медведев: То есть это инфотейнмент в чистом виде.

Юрий Богомолов: Да, причем, это нащупывалось постепенно. Ведь, скажем, были так называемые семейно-бытовые ток-шоу, их было много, скажем, была такая программа, как «Пусть говорят», начиналась еще «Большая стирка», а до – этого «Пять вечеров», и она же сначала выходила для полудневного зрителя, а теперь мы видим, как она все время идет вниз и занимает прайм-тайм.

Сергей Медведев: Собственно, даже Малахов ушел, потому что, как мы понимаем, «Пусть говорят» хотели сделать очередным политическим ток-шоу.

Юрий Богомолов: И другие ток-шоу. А что раньше шло в прайм-тайм? Сериалы и фильмы. И вот они уходят туда, за программу «Время», а здесь начинается это самое вещание, причем эти ток-шоу сами внутренне эволюционируют. Сначала это простые обсуждения, перемывание косточек и грязного белья, а потом они скандализуются.

И вот выясняется, что скандальный характер – это очень важная приманка. Если на улице возникает какая-то драка, скандал, то скапливаются зеваки. И если в советском телевидении скандальные моменты изымались, вырезались, то здесь – нет! Наоборот, провоцируют на этот скандал.

Сергей Медведев: Вы считаете, вот эта политизация и скандализация телевидения помогает захватывать новую аудиторию? Или аудитория все та же, прежняя – условно говоря, средняя пятидесятилетняя женщина?

Анна Новикова: Если возвращаться к статистике и социологии, то, насколько я ее знаю, она все та же. Аудитория принципиально не меняется.

Все, конечно же, борются за другие аудитории, и кто-то в чем-то побеждает, но принципиально все остается таким же. Но эта аудитория приучается и подсаживается на скандал.

Да, политизация есть, но это только одна сторона, а с другой стороны, идут общие процессы, которые характерны для всего мира. Это и изменение отношения к телевидению, и поиск форматов, и поиск сериалов, и изменение практик просмотра– здесь очень много составляющих.

Сергей Медведев: А каков общий знаменатель? Как вы охарактеризуете глобальные изменения аудитории?

Анна Новикова: Существуют две очень важные составляющие, которые являются общими для всех. Во-первых, происходит соединение профессиональной и непрофессиональной медиасферы в единую. И возникает такая сложносоставленная публичная сфера, которая, с одной стороны, включает в себя профессиональный контент, с другой стороны, совершенно не профессиональный интернет-контент, и, с третьей стороны, полупрофессиональный контент. И если поначалу они почти не взаимодействовали, то сейчас начинают взаимодействовать, перетягивать друг у друга функции.

И вот то, о чем мы сейчас говорим, отчасти связано с этим перераспределением функций, задач, смещением акцентов и, соответственно, с изменением форматов и каких-то приоритетов. А наша политическая ситуация просто накладывается на эту сложную глобальную историю, давая нам определенную специфическую сложность.

Сергей Медведев: На мой взгляд, политическое программирование как раз, наоборот, упрощает, оно противостоит этому, грубо говоря, Дудю, рэп-баттлам, YouTube-каналам. Это становится, как говорил Кулистиков, «пушечным мясом для наших ток-шоу». И вот эти «пушечные ток-шоу» очень упрощают картину мира, сегментирование аудитории.

Анна Новикова: В каком-то смысле упрощают, а в каком-то смысле они тоже прорываются в эту сферу, и новые сферы прорываются в них. Они заимствуют друг у друга приемы, идеи, подходы, темы. Это такая постоянная круговерть, которая педалирует какие-то уже успешные вещи в новых вариантах и ракурсах.

Сергей Медведев: Юрий Александрович, вот эти накрученные, истеричные, эмоциональные ток-шоу, заряженные на политику, помогают захватить молодежь? Или все-таки ядро аудитории остается прежним?

Юрий Богомолов: В чем-то, естественно, помогают. Тут надо все-таки обратить внимание на роль государства. Ведь, скажем, в конце 80-х, в 90-х годах был очень силен политический акцент телевидения. Потом, после 90-х, этот уровень заинтересованности начинает опускаться, снижаться, а потом все-таки вновь взлетает в связи с тем, что государство накачало бицепсы и желает преподнести миру свои амбиции. И для начала берется спортивная площадка, такой культуризм. Недаром еще до 2012 года возникает интерес функционеров к различным турнирам международного класса, то есть спорт как презентация государства становится очень важным. Какая была радость по поводу того, что удалось отвоевать право на Зимнюю Олимпиаду в 2014 году!

Сергей Медведев: И вообще, весь сочинский триумф, который сейчас так бесславно кончается…

Юрий Богомолов: По этому поводу был организован и срочно запущен специализированный канал «Матч ТВ». В связи с этим, я думаю, возникли и допинговые скандалы: и государство, и спортсмены, и спорт-боссы были очень заинтересованы в результатах. Возникла тенденция такого государственного нарциссизма, который у нас почему-то называется патриотизмом. Когда образовался провал в связи с допингом, спортивный культуризм тут же был заменен милитаристским. И тут случился Крым, и именно он взметнул рейтинги политических ток-шоу. А они уже шли по известной тропе, которую протоптали так называемые бытовые, таблоидные ток-шоу.

Сергей Медведев: То есть механика была известна, формат был известен, просто в эту мясорубку запустили Украину.

Юрий Богомолов: Когда еще до 2012 года были политизированные ток-шоу, брались две стороны – либералы и остальные, и они почти на равных все время орали что-то такое…

Сергей Медведев: Гозман с Прохановым.

Юрий Богомолов: Это напоминало петушиные бои – такая средневековая и даже древнегреческая забава. А когда все-таки наступил этот «час Х», 2014 год, естественно, прежде всего, задушили, то есть вымели из эфира телеканал «Дождь», оставили только в интернете. А на всех остальных политических ток-шоу поменяли соотношение сил. В основном это так называемые патриоты и один-два человека «для битья». Ведь их могли бы и не приглашать, но приглашают для интереса, для радости унижения, уничтожения, разжигания огня ненависти, создания образа врага.

А теперь я смотрю на наши политические ток-шоу, которые ведут «падшие ангелы» типа Норкина и Беловой, и они там посмеиваются. Они заняли такую ироническую позу, змеиная улыбка не сходит с их лиц. Они разожгли костер.

Сергей Медведев: И наблюдают, как подбрасываются поленья.

Юрий Богомолов: И это продолжает работать, хотя, судя по графикам, которые были в статье Ани, там идет какое-то легкое снижение. Было 72%, а сейчас…

Анна Новикова: Сейчас уже тоже поменялась ситуация. Она быстро меняется.

Юрий Богомолов: Опять же, здесь подбросили новую кость – биологическое оружие.

Сергей Медведев: Сбор биологических материалов.

Юрий Богомолов: Кроме того, подключился еще художественный сегмент вещания, создавая такого рода фильмы, как сериал «Спящие».

Сергей Медведев: Да. Фактически сейчас на политическую пропаганду работает вся палитра, все жанры.

Юрий Богомолов: И вот здесь и объяснение того, почему интернет все-таки не влияет. Мы не должны думать, что интернет – это чисто пространство для либеральных зрителей. Мы же понимаем, что это не так.

Сергей Медведев: Говорит польский политолог Якуб Корейба, который был одним из тех людей (либералов, западников), которые подверглись просто насилию на одном из государственных ток-шоу.

Якуб Корейба: Я на данный момент не представляю никого, кроме самого себя. Я высказываю частное мнение.

На российское телевидение приглашают многих иностранцев. Я тогда жил и работал в России, преподавал в МГИМО, публиковал свои статьи. Может быть, кто-то прочитал мою статью и заинтересовался моими взглядами и мной как экспертом, который может сказать что-то о русских. Есть огромный интерес к внешнему миру и к тому, чтобы общаться с иностранцами, обмениваться с нами мнениями.

У нас нет другой России, нет другого российского телевидения, нет других визави для общения. Если мы хотим общаться с русскими, донести до них свои взгляды, то должны говорить с теми русскими, которые есть, потому что других у нас нет.

Россия создала Russia Today как инструмент продвижения своих интересов за рубежом. На мой взгляд, этот инструмент работает исключительно в плоскости некоей психотерапии, то есть российская власть убеждает саму себя, что у нас есть влияние в мире, а весь мир при этом смеется.

Да, со шквалом агрессии на российских каналах приходится сталкиваться часто, но это тоже элемент опыта. И это интересно не только потому, что можно больше узнать про Россию, но и потому, что можно больше узнать и про себя, понять, как человек поведет себя в стрессовой ситуации. Это интересно. Да, безусловно, для меня это некая школа жизни, некая возможность попробовать себя в ситуации, в которой я никогда не мог бы оказаться без участия в этих программах.

Федеральные каналы, с точки зрения социальной антропологии, это некое поле. Это возможность на собственном опыте прямо понять то, что думают жители России, как они реагируют на определенные аргументы, ведут дискуссию. Для меня как для эксперта, который пишет про Россию, понимание мысленного процесса русских людей – это самое основное. Мы не можем прогнозировать политическое действие страны, если не понимаем психологию населения.

Сергей Медведев: А что, действительно, эти ток-шоу как-то репрезентируют Россию?

Анна Новикова: Как-то, конечно, репрезентируют.

Сергей Медведев: Или они все-таки представляют методичку Кремля?

Анна Новикова: В первую очередь они репрезентируют те условия игры, которые закладываются в формат того или иного ток-шоу. Все мы понимаем, что ток-шоу – это не естественный разговор, а созданная среда, диалог в которой развивается по определенным правилам, заранее известным ведущему и чаще всего заранее известным гостям.

Сергей Медведев: Но известно ли это зрителям?

Анна Новикова: Это сложный вопрос. И мы регулярно его задаем, когда проводим исследования, школы по медиаграмотности.

Сергей Медведев: Понимаете ли вы, что перед вами постановка?

Анна Новикова: Да. И определенный процент людей понимает, что перед ними все-таки не естественная жизнь, причем это не зависит от возраста и образования.

Сергей Медведев: А сколько процентов могут критически оценить это?

Анна Новикова: Это трудно оценить в процентах. Среди молодых людей – практически все. Когда мы работаем со студентами разных специальностей на школах медиаграмотности, почти все они понимают, что это в определенной мере постановка. При этом они, так же, как Якуб Корейба, считают, что по этим проявлениям все-таки можно создавать некую картину реальности, с моей точки зрения, минимальную, но основная масса все-таки считает, что это реальность.

Мы пытались исследовать и более простую, сельскую аудиторию. Они понимают, что это не совсем правда жизни, но не понимают правил игры. Им кажется, что вот такая жизнь в больших городах. Очень типичный ответ сельского телезрителя: «Нет, у нас люди, конечно, не такие. Это ужас творится там, в больших городах. Вот они могут выбросить ребенка с балкона, они могут так ненавидеть, а у нас люди мирные, мы все хорошие. Но мы это все смотрим, чтобы знать, как происходит настоящая жизнь в городе».

Сергей Медведев: С другой стороны, происходит же очень сильная накачка и истеризация населения, особенно старшего. С этим я сталкивался после Крыма, общаясь со студентами. Человек десять говорили: «Я не могу это смотреть, но мои бабушка и дедушка после просмотра программы «Время» просто срываются с кресла, начинают бегать по квартире, колотить кулаками стены и кричать: «Эти сволочи, фашисты, что там творится!». Где-то в мире есть что-то подобное?

Анна Новикова: К сожалению, есть. Один мой друг и коллега, испанец, занимается политической коммуникацией и сейчас очень болезненно переживает те процессы, которые происходят в медиа Испании. Он все время говорит о том, как это ему напоминает его исследования российских сюжетов, причем не современные, а те, что он видел в 90-е годы, связанные с Чечней. Он находит прямо дискурсивные аналогии, одинаковые штампы. Так что, к сожалению, это не только наша беда. Просто у нас это проявляется несколько иначе, чем в других странах, но болезнь эта, конечно же, общая.

Сергей Медведев: Виной тому государство? Что делать с этой истерикой?

Юрий Богомолов: С одной стороны, государство, с другой — массовость. Я вспоминаю одно интервью Юнга, которое он дал сразу после войны, после победы. Он говорил, что в Швейцарии невозможно то, что произошло с Германией, когда пришел фашизм (то, как фашизировалась Германия). И тут же он обратил внимание на то, что «победители, которые имеют такое массовое население, тоже находятся в зоне риска оказаться вовлеченными во все эти процессы» (заметим, что «холодной войны» еще не было).

Я думаю, здесь произошла передача эстафеты от советского периода в наш, сегодняшний. Советский период отличался и социальной, и идеологической однородностью. Потом произошла атомизация, а сейчас — снова определенная консолидация некоторой массы населения. У массового населения есть не только сознание, но и подсознание, и эти процессы происходят и в подсознании тоже.

Кроме того, не забудем еще, что десять лет тому назад старшее поколение было одним, но проходит десять лет, и подтягиваются те, кто был младшим поколением, и тоже становятся старшим. И это, очевидно, тоже как-то влияет на характер восприятия.

И еще один фактор. Мы живем в многопоясной стране, тут существуют разные пояса. И мы чувствуем, что есть какие-то проблемы во взаимоотношениях между поясами — умственные, интеллектуальные, социальные. Но ведь есть еще разница в столетиях: одни живут в одном столетии, а другие — в другом.

Сергей Медведев: Большая часть сельского населения просто живет в XVI веке, кормится с леса.

Юрий Богомолов: И поэтому процесс глобализации носит, с одной стороны, благоприятный, а, с другой стороны, взрывной характер, когда вдруг возникают острые конфликты между людьми разных столетий.

Сергей Медведев: А телевидение по-прежнему является главной скрепой, объединяющей страну? Люди смотрят телевизор, чтобы приобщиться к большому национальному дискурсу?

Юрий Богомолов: Во всяком случае, вот этот эффект общей идентификации сохраняет какое-то значение. Помимо того, что люди могут смотреть записи в интернете, в компьютере, они все-таки включают телевизор.

Сергей Медведев: Советское телевидение объединяло страну. Люди до сих пор идентифицируют себя с программой Сенкевича, с «Кинопанорамой», с «Международной панорамой», «В мире животных». А сейчас телевидение также объединяет страну?

Анна Новикова: Общая повестка дня, которая задается новостными программами и массовыми популярными сериалами, предположим, на канале «Россия», конечно, в определенном смысле объединяет страну.

Сергей Медведев: Это такое «мясо» культуры, из которого рождаются мемы.

Анна Новикова: Не думаю, что мемы рождаются только из этого: все сложнее.

Сергей Медведев: Да, там больше интернет-история.

Анна Новикова: Но, безусловно, этот вклад есть. С другой стороны, этот вклад — во многом наследие еще советского телесмотрения. Оно продолжает работать не только у старшей группы телезрителей, но и у 40-45-летних. Опыт советского телесмотрения еще присутствует, и во многом поэтому те политические дискурсы, о которых вы говорили, так болезненно срабатывают именно у старшего поколения, да и у среднего тоже. Они просто узнаются. Когда возникла необходимость послать вот этот воинствующий объединяющий месседж, новый язык придумывать было некогда, да и незачем.

Сергей Медведев: А осталось ли то доверие, которое было к советскому телевидению, пускай не в самой его идеологической ипостаси, но хотя бы как к источнику информации?

Анна Новикова: Более или менее пополам. Но есть очень интересная фраза: «Не доверяю, но смотрю, потому что хочу быть в курсе».

Сергей Медведев: Как водка – «не люблю, но пью».

Анна Новикова: «Да, наверное, нас дурят», — говорят, предположим, 45-летние. Но кто это? Я бы сказала – дальнобойщики, если взять такой типологический образ. Ведь у того, кто совсем сидит в деревне, другая картинка мира, а у того, кто выезжает, все-таки есть перед глазами такая мелькающая панорамка. Поэтому он в меньшей степени доверяет, но все равно смотрит и очень эмоционально реагирует на те, в частности, клише, штампы, которые идут с советского телевидения. И они моментально реинкарнировались: с какой скоростью 20-летние журналисты научились говорить этими советскими штампами, словами из 70-х! Из каких глубин подсознания это идет?!

Сергей Медведев: Все-таки существует слово «зомбоящик» — в нем изначально заключено огромное презрение. Я понимаю, что есть привычка. Это как наркотик. А есть презрение, чувство вины, чувство похмелья, как после злоупотребления водкой?

Юрий Богомолов: Я думаю, этого нет. Есть зависимость. Эти полит-шоу могут вызывать некоторое отторжение, но, вместе с тем, мы уже сидим на игле.

Сергей Медведев: Но есть же люди, не сидящие на игле. Я давно не смотрел российское ТВ. До меня только какие-то клипы долетают через YouTube, через интернет. Вот как Шейнин вышел с ведром дерьма — это пришлось посмотреть.

Анна Новикова: Вот так же «не смотрит телевизор» и достаточно большое количество людей.

Юрий Богомолов: У Сахарова был любимый анекдот, который объясняет феномен взаимоотношений правды и неправды на телевидении.

Сидит Исаак около пепелища своего дома. Мимо идет Абрам и спрашивает: «Исаак, как дела?» – «Ну, как дела?! Вот дом сгорел». – «Да, как жалко. А жена?» – «И жена сгорела». – «Ой, как же так?! А дети?» – «И дети сгорели». – «Ой, как плохо. Но, вообще-то, как дела?»

Вот «вообще-то» как бы все покрывает. Что делает наше телевидение? Оно хотело бы все эти беды и несчастья куда-то задвинуть — так же, как и в отношении к революции. Я смотрел фрагменты ток-шоу, посвященных революции. Вот у них все время: «да, были репрессии, да, там было много бед, но, вообще-то, какая у нас страна была»! И вот этот разрыв очень многое объясняет.

Анна Новикова: Люди просто дистанцируются от этого. Нет чувства вины, ему не из чего возникнуть, потому что простые зрители очень сильно отодвинуты от этого контента. Это зрелище, которое он смотрят, в общем, не имеет прямого отношения к их повседневной жизни… А что, мы будем стыдиться, что кино посмотрели?

Сергей Медведев: Продолжение того же сериала о рабыне Изауре, Санта-Барбара…

Анна Новикова: Да, это продолжение того же сериала, но только или с ополченцами, или с телевизионными ведущими, которых, кстати, люди практически не отличают по именам. Мы, сообщество журналистов, пребываем в иллюзии, что они отделяют ведущих друг от друга. Года два назад, когда мы выезжали «в поле», они называли по имени только Малахова, а всех остальных: «Ну, этот, который вечером на «России» или на Первом канале»… Они сливаются в некую гомогенную массу.

Юрий Богомолов: А в 90-х годах, когда спрашивали, кто цитируется, – Познер.

Анна Новикова: Познера называют и сейчас. Вот это, пожалуй, единственный, кого знают студенты, несмотря на то, что телевизор они тоже декларативно не смотрят. Они не смотрят потоковое вещание, программное вещание, но кусочки до них долетают так же, как до вас. И Познер – это, пожалуй, единственный, кого они называют.

Что меня безумно потрясло: они сказали, что Познер – это же Дамблдор. У них этот образ старика (а они его идентифицируют как старика) связывается со знакомыми им картинами.

Сергей Медведев: О контенте российского телевидения говорит сценарист Филипп Коняшов.

Филипп Коняшов: Мне кажется, сейчас будет сниматься гораздо меньше сериалов-адаптаций. Последние десять лет это имело смысл, чтобы как-то набить руку на уже успешном формате. А вообще, очень много американских сериалов – это тоже адаптация типа «Родины». Американцы делали «Скандинавский мост», или «Карточный домик» — это адаптация британского сериала. Есть пример «Ворониных». Это адаптация американского ситкома, но при этом «Воронины» уже давно обогнали оригинальный сериал по количеству сезонов и вошли в Книгу рекордов Гиннесса как самый длинный сериал-адаптация. Они взяли формат, но сейчас спокойно существуют без него и без каких-то оригинальных сюжетных линий.

В любом случае, если делать хорошую адаптацию и преследовать цель – сделать хороший сериал из адаптации, то приходится менять 80% оригинального контента. Могут остаться какие-то драматические коллизии и повороты, но «мясо» все равно будет совершенно другое. Не угадаешь, что будет успешным, а что – нет. Я думаю, будут стараться делать больше интересных и необычных историй. Но это все равно, наверное, будет то, что в Америке, по-моему, называется «событийные сериалы», которые выходят один-два в год, и будет оставаться что-то более дешевое и приземленное.

Есть люди, которые делают что-то смелое, классное, экспериментальное. Но есть же такая крутая штука, присутствующая на нашем телевидении, как свободная конкуренция. И если есть хотя бы немного людей, которые делают что-то крутое, то и остальным захочется делать так же.

Будущего у телевидения, конечно же, нет, но это не страшно: просто изменится способ доставки контента. Я не смотрю телевизор или очень редко его смотрю, а то, что идет по телевизору, я посмотрю в интернете.

Сергей Медведев: Вспоминается фильм «Москва слезам не верит» – «через 30 лет не будет ни радио, ни кино, будет одно сплошное телевидение». А сейчас — «будущего у телевидения, конечно, нет».

Насколько телевидение вообще, а в особенности нынешнее российское телевидение, выдерживает конкуренцию? В этом году у всех на слуху рэп-баттлы или феномен Юрия Дудя. Насколько эти новые форматы могут вытеснить традиционное линейное смотрение?

Юрий Богомолов: Я думаю, они могут создать конкуренцию, но еще не скоро.

Сергей Медведев: Людям нужно, чтобы одна стена в доме постоянно светилась, нужен вот этот постоянный эффект присутствия? Это как бы психология телевизионной эпохи?

Анна Новикова: Психология телевизионной эпохи есть, и она пока никуда не уходит, а если уходит, то значительно медленнее, чем нам хотелось бы. С другой стороны, конечно же, способы доставки того контента, который мы привыкли считать телевизионным, будут меняться. И его будут смотреть не линейно, не сидя перед светящейся стеной, хотя, возможно, еще довольно долго это будут параллельные виды просмотра. Я видела ситуации, когда стена светится, а человек еще параллельно потребляет в планшете какой-то другой контент. Поэтому пока, наверное, рано срочно хоронить все телевидение.

Сергей Медведев: Насколько качество контента российского телевидения выдерживает сравнение с мировыми стандартами? Скажем, когда до меня долетают какие-то моменты из российских сериалов, просто волосы дыбом встают! При этом в России в сетке в течение суток идет до 70 сериалов одновременно (Даниил Дондурей считал).

Анна Новикова: Но и на Западе есть сериалы, разные по качеству. И у нас есть не очень хорошие сериалы, а есть, на мой взгляд, очень профессионально сделанные, например, сериал «Троцкий». Программы типа «Голоса» – это очень профессионально сделанный контент, как и те же программы Беловой и Норкина.

Сергей Медведев: А насколько профессионально новостное вещание? Новости ВВС и то, что я фрагментами вижу по российскому ТВ, — это два разных мира.

Анна Новикова: Возникает вопрос о том, продолжаем ли мы считать профессиональной журналистикой то же самое, что считали 30 лет назад? Стандарты журналистики, которые мы пытались выработать в начале 90-х, это нечто дико непрофессиональное. Это неприкрытая пропаганда. Если мы будем говорить о технологической стороне и о том, насколько мы научились сочетать профессиональный и непрофессиональный контент, насколько мы быстро реагируем… Порой мы вполне профессионально реагируем и техногологически репрезентируем какие-то экстремальные ситуации. А вот содержательно это, конечно, уже абсолютно не так, как мы привыкли считать качественным и правильным, — предположим, то, что происходит в Америке в связи с Трампом, когда медиа могут и хотят противостоять государству.

Когда мы говорим о технологическом, сериальном или ток-шоу-профессионализме, это один вопрос. А когда мы говорим о содержательном профессионализме, это другой вопрос, связанный еще и с цифровой этикой, то есть с новыми стандартами профессионализма в интернете.

Сергей Медведев: С проверкой информации, постправдой и прочими вещами.

Юрий Александрович, насколько качество контента российского телевидения выдерживает мировые критерии?

Юрий Богомолов: Совершенно не выдерживает, потому что если говорить об информационном вещании, то идет откат, возвращение к советским стандартам. В советское время новостная программа была не столько новостной, сколько директивной: там подавалось то, как понимать новость, а не сама новость. Сейчас это возвращается в наш эфир.

Если говорить о сериалах, то момент того, что продукт может быть оторван от вещания и идти вне линейного эфирного вещания, это предпосылка для качественного рывка, что и произошло на Западе. Там сериалы делаются не только и не столько для эфирного вещания, сколько для отдельного проката.

Но главное, что происходит на нашем телевидении… Когда рухнула Советская власть, кто завладел умами, чувствами и сознанием людей? Кашпировский.

Сергей Медведев: А вы знаете, что он жив, здравствует и гастролирует?

Юрий Богомолов: Да, он иногда появляется на экране.

Анна Новикова: Работает человек. Бизнес у него хороший.

Юрий Богомолов: Ему было очень важно телевидение как массовая штука. А сейчас абсолютным наследником Кашпировского является Соловьев: обратите внимание – такой же темный человек в темном одеянии, в ночи. Я сначала подумал, что раз в ночи, то, наверное, это потеря аудитории. Ничего подобного! Это демонизация самого героя и общения с ним. Это является еще способом накрутки рейтинга, поэтому в ночи ему прекрасно! И это дает представление о том, что что-то бесовское связано со всей этой пропагандой.

Сергей Медведев: Есть и «Бесогон ТВ».

Юрий Богомолов: Он гонит каких-то бесов, но главных-то бесов не трогает.

Сергей Медведев: В этой студии не раз бывал покойный Даниил Дондурей, и у него была такая мысль, что это две стороны одной медали. С одной стороны, огромное количество низкопотребных сериалов, которые подготавливают человека к восприятию совершенно любой информации, размягчают его мозг. А на фоне этого размягчения идет ударная новостная пропаганда. Здесь есть некая общая политика вещания?

Юрий Богомолов: Наверное, есть.

Сергей Медведев: Подсознательно опускаются стандарты развлекательного вещания – этих ток-шоу и новогодних «огоньков». И на фоне этого новогоднего «Огонька» тут же человеку впаривается доза Донбасса.

Юрий Богомолов: Я думаю, сознательно это и не надо делать. Это у них получается само собой, когда падают бюджеты, и приходится… Но между вот этой низкопробной продукцией и тем, что раскачиваются стандарты восприятия качественной продукции, естественно, есть определенная связь. Конечно, это работает в этом направлении. Я только думаю, что здесь тягостную роль сыграли эти «желтые» ток-шоу.

Сергей Медведев: Они подготовили поле.

Юрий Богомолов: Государство плюет на низкое качество этих вещей, потому что ему это выгодно. Ведь эти площадки служат и для раскрутки членов Госдумы, которые на них появляются.

Сергей Медведев: Здесь важно понимать, что это две стороны одной медали, и вот эта сознательная скандализация и желтификация телевидения подготавливает человека к постправде и пропаганде.

Еще одна мысль покойного Дондурея: телевидение, эфир сам по себе – это общественное благо. Это как воздух или вода. И вдруг вся вода из крана начинает течь с привкусом ванили. Или с привкусом крови. И то же самое происходит с телевидением. Это тот медийный, информационный воздух, которым мы дышим, и он узурпирован пропагандой. Это, конечно, чудовищно нездоровая ситуация.

https://www.svoboda.org/a/28842816.html