Если Вы журналист и сталкиваетесь с правонарушениями в отношении Вас со стороны властей и иных лиц, обращайтесь к нам! Мы Вам поможем!

Математик Дмитрий Богатов – о пребывании в СИЗО и недоверии к суду

Математик Дмитрий Богатов уже неделю сидит под домашним арестом. 25-летний программист обвиняется в призывах к террористической деятельности и массовым беспорядкам. Соратники Богатова утверждают: Дмитрий не совершал преступления, его IP-адресом мог воспользоваться любой пользователь анонимной сети Tor, оператором которой он был. Общество «Мемориал» признало математика политзаключенным.

В СИЗО Богатов отсидел более трех месяцев. 24 июля математика перевели под домашний арест. Следователь настоял на этом, опираясь на заключение о состоянии здоровья Богатова, а также на то, что в деле нет прямых свидетелей и потерпевших. Дмитрий обязан сидеть в квартире с электронным браслетом на ноге до 31 августа. В эксклюзивном интервью Радио Свобода он рассказал, как сидел в СИЗО и почему сомневается в компетентности следователей и судей.

Дмитрий Богатов под домашним арестом

Дмитрий Богатов под домашним арестом

Некто под ником Айрат Баширов написал пост на форуме Sysadmins.ru, призывающий идти на несогласованный митинг 2 апреля в Москве. Цитаты: «тряпки, бутылки, скипидар, взбодрит мусорское сообщество». В обычном случае выяснить, кто именно это сделал, не трудно – следователи могут потребовать у владельцев сайта выдать IP-адрес отправителя. Но Айрат Баширов пользовался браузером Tor. Так что у владельцев сайта мог оказаться только IP-адрес последнего в сети – и крайним (в буквальном смысле) оказался Дмитрий Богатов. Поздним вечером 9 апреля этого года в квартиру Богатова, где он проживает со своей супругой Татьяной Федоровой, постучали.

 Какова была ваша первая реакция, когда в полночь к вам постучали оперативники?

– Очень сильно удивлен! Приезжает огромное количество людей с погонами, с удостоверениями, причем в неурочный час. Когда мне предъявили обвинение, что где-то там что-то размещено, мне все стало понятно. Я говорю: «Ну, вот у меня есть Tor Exit-node». В принципе, этого уже должно быть достаточно для объяснения. Система Tor позволяет пользователям выходить в интернет, не идентифицируя свой IP-адрес, и как следствие, это одно из средств поддержания анонимности. Это достигается тем, что информация, которую он посылает в интернет, посылается непосредственно не через него, а через промежуточные узлы. В результате получается, с точки зрения конечного принимателя – сервера, который эту информацию получает, будто информация пришла от другого так называемого выходного узла. Выходных узлов много, около 40 в России, и где-то около тысячи по всему миру. И вот один из них был у меня дома.

–​ Вас обвинили в размещении экстремистских текстов… Объясните простым языком, как это произошло технически?

В материалах огромный список IP-адресов, которые использовал некий Айрат Баширов, причем по всему земному шару. Но почему-то следствие заинтересовалось именно моим

– Любой пользователь из любой точки мира может установить программу Tor. Самое простое – Тоr-браузер. Устанавливается, как любая программа, которую вы можете скачать из интернета, запускается, и после этого все его соединения с интернетом проходят через систему Tor. Это означает, что сервер, к которому он обращается, будет видеть не его IP-адрес, а IP-адрес так называемого выходного узла. Выходной узел – это тот компьютер, который предоставил такую возможность. И вот одним из выходных узлов был мой. Предугадываю вопрос, почему именно мой? Не только мой. В материалах огромный список IP-адресов, которые использовал некий Айрат Баширов, причем список по всему земному шару. Но почему-то следствие заинтересовалось именно моим. Ну, Москва, видимо, им ближе.

–​ Как себя обезопасить, чтобы это не повторилось?

– Суть не в системе Tor или Айрате Баширове, кто бы он ни был. Дело в логике правоохранительных органов. Приведу примеры. Вы в магазине купили симку, абсолютно законно, на свое имя зарегистрировали сим-карту, предоставили паспорт. Вы можете быть уверены, что на ваше имя не зарегистрировали еще одну симку, но вам ее не выдали?

–​ Не могу быть уверен.

– Правильно. Случается такая ситуация. Вторая симка, которая оформлена на ваше имя, так или иначе оказывается в руках человека, который делает что-то противозаконное. Правоохранительные органы смотрят на этот номер телефона, на симку, выясняют, что она зарегистрирована лично на вас, и приезжают к вам. И все! Дальше не разбираются. Проблема не в симках, не в Tor, не в интернете, проблема в том, насколько мало нужно правоохранительным органам, чтобы предъявить обвинение и получить санкцию на меру пресечения в виде заключения под стражу.

–​ Приведите еще пару примеров из жизни, чтобы понять, как недоброжелатели проникают в ваш интернет?

Правоохранительные органы не копают слишком глубоко, они работают до первого найденного человека

– Все что угодно. Вот эти симки, Tor, wi-fi… Если у вас пароль на страничку в соцсети взломан, вы плохой пароль придумали или взломщик достаточно профессиональный, взломали вашу почту, взломали социальную сеть и с ее адреса написали текст, который считается неприемлемым. И все! Вы будете крайним! По моему делу видно, что правоохранительные органы не копают слишком глубоко, они работают, как бы я выразился, до первого найденного человека. Основная их позиция – «экспертиза разберется». Не понимаю, зачем нужна экспертиза в таком простом случае, но допустим… Меня интересует другой вопрос – зачем человека держать под стражей? Все мои компьютеры уже изъяли… Это аргумент, который я не раз и не два высказывал в суде, но суд почему-то оказался глух.

–​ Какую технику у вас изъяли?

– Старые телефоны, флешки, б/у и новые ноутбуки – все изъято. Если следствие надеется на них найти что-то противозаконное, окей, у вас есть все! Ничем не могу вам помешать. Следствие ходатайствовало об избрании меры пресечения – заключение под стражу.

–​ Как долго продолжался обыск?

– Они в половине двенадцатого приехали, пока там представились, пока объяснили, пока я вслух зачитывал то, что они мне предъявили, а они стояли вокруг и ждали. Обыск долго проходил, спать хотелось, надо вычитывать протокол, довольно тяжелая процедура. Даже нашли какие-то бумаги, ну, просто лист бумаги, на нем написаны вещи, которые вызвали у них непонимание. Грубо говоря, есть такая вещь, называется «Сеть доверия». Это штуковина, связанная с шифрованием. Визитка для некой технической вещи. Есть те люди, которые так или иначе связаны с общением, коммуникацией в международной среде, им эта штуковина требуется для удостоверения личности. Когда вы приходите в банк, вы показываете паспорт, когда вы общаетесь через интернет, вы с помощью этой «Сети доверия» GPG удостоверяете свою личность. Но для них было это непонятно. Так и записали в протоколе: «Изъят лист бумаги с цифро-буквенными обозначениями».

Татьяна Федорова – супруга Дмитрия Богатова

Татьяна Федорова – супруга Дмитрия Богатова

–​ Что вам предъявили в полицейском участке?

– Следователь на компьютере пишет какую-то бумажку. Спрашивает: «Богатов Дмитрий Олегович?» – «Да, Богатов Дмитрий Олегович». – «Год рождения?» – «Такой-то». Вот он заполняет бумажку и предъявляет: «Вы подозреваетесь… И на основании этого по статье 91, 92 УПК вы задерживаетесь. Показания давать будете?» Я говорю: «Нет». Там все по протоколу, претензий у меня нет. Они мне зачитали: «Вот ваши права, вот ваши обязанности…» Я говорю: «По 51-й (в ст. 51 Конституции говорится, что «никто не обязан свидетельствовать против себя самого, своего супруга и близких родственников». – РС) я отказываюсь что-либо говорить без адвоката». Ждем адвоката. Это мама мне подсказала, пока нет адвоката, ссылайся на 51-ю статью. Я про нее знал, но… Там же такая ситуация, что когда вас спрашивают, на вас же не кричат. Если там на вас кричат, оказывают давление, вы, естественно, зажимаетесь и говорите: «Я ничего не знаю, ничего не понимаю». Там как бы пытаются изобразить доверительную обстановку. В любом случае я сказал про 51-ю, и на этом все закончилось.

–​ Насколько профессионально разбираются в этих терминах – Tor, VPN –​следователи и оперативники?

Не стоит списывать на злонамеренность то, что можно объяснить некомпетентностью

–​ Думаю, не разбираются вообще! Но у них есть какие-то эксперты, которые им что-то говорят. Но что получится, если я вам сейчас расскажу какую-нибудь тему, в которой вы не разбираетесь, и вы начнете то, что я вам рассказал, пересказывать кому-то еще? Особенно если вы начнете по тому, что я вам рассказал, судить и обвинять других людей.

–​ Было ли вам понятно, что раз машина репрессий запущена, то ее сложно остановить? Нынче такие времена.

– Времена, не времена… Я бы выразился так: не стоит списывать на злонамеренность то, что можно объяснить некомпетентностью, а некомпетентность я вижу.

–​ С кем вы сидели в изоляторе?

– Совершенно незнакомые мне люди. Не могу что-то подробно про них сказать. Это вопрос их личной жизни. В этом плане стараюсь быть максимально консервативным. Четыре человека вынуждены сутками в течение нескольких месяцев проводить в одной комнате, эти люди делали все возможное, чтобы жизнь в таких условиях была максимально комфортна для всех, насколько это вообще возможно. Сомневаюсь, что я когда-либо с ними столкнулся вне СИЗО. Стиль речи, манеры – это сложно объяснить, но это не вызывало принципиального удивления. Люди сидят, читают книги, пытаются извлечь полезное из ситуации неволи.

–​ Когда в изолятор попадают публичные люди, к примеру, политики Илья Яшин или Алексей Навальный, по их рассказам, им иногда приходится заниматься просвещением. Они делятся своими взглядами на жизнь, идеями и т.д. Приходилось ли вам делиться знаниями?

– Нет. Не давайте советы, пока у вас их не спросят. Я старался быть довольно кратким. Несколько раз меня спрашивали, что я математик, имею какие-то познания в области информационных технологий, и я мог прокомментировать какие-то вопросы. Но открывать лекторий в принудительном порядке – конечно, этого не делал. Считаю, это невежливо. У людей свои дела, а если им что-то нужно, они сами спросят.

–​ Какой вы получили жизненный опыт за эти три с лишним месяца в неволе?

– Умение слушать, умение не ставить крест на источнике информации, если он даже неправ. Но человек может обладать знаниями и чем-то полезным в другой области. Он вам не нравится, вы с ним не согласны, он говорит какие-то абсурдные вещи, к примеру, на счет ГМО, это еще не значит, что он не разбирается в иных вопросах. Такова моя позиция.

–​ Вы знали, что последние несколько месяцев, если не сказать – год-два, власть активно пытается взять под контроль интернет, многие люди пострадали – за перепосты, за лайки, есть люди, которые сидят в тюрьмах, есть люди, которые получают сроки? Репрессивная машина работает на тех, кто неосторожно использует интернет.

Одно дело – когда из мухи раздувают слона, а другое дело – когда и мухи нет

– Об этом знал, но я рассуждал так. Есть гибкое правоприменение. По большому счету, можно вспомнить знаменитые слова кардинала Ришелье: «Дайте мне шесть строчек, написанные рукой самого честного человека, и я найду, за что его повесить». Я слышал о том, насколько гибко это используется, но я рассуждал так, что я вообще не давал никаких «шести строчек»! Я не то что не делал ничего противозаконного, я не делал ничего даже сомнительного. Вообще ничего не писал! То есть это другое, одно дело – когда из мухи раздувают слона, а другое дело – когда и мухи нет.

–​ Но спустя месяцы следствие ходатайствовало, чтобы вас все-таки перевели под домашний арест.

– Если честно, я до конца не понимаю, почему они вдруг услышали те аргументы, которые мы повторяли уже из раза в раз. Если внимательно обратить внимание на ходатайство следователя, с которым он вышел, об изменении меры пресечения, то оно слово в слово повторяет аргументы защиты, которые она озвучивала на других следствиях. Поэтому почему это происходит и почему они услышали это так поздно – мне непонятно.

–​ Были ли у вас моменты отчаяния, когда вы просто уже понимали, что сопротивляться бесполезно, и вы готовы смириться с тем, что вам реально светит по разным оценкам от четырех до 15 лет?

– Согласиться? Никогда! Я невиновен! Поэтому биться до конца, доказывать всегда и везде!

–​ То, что оперативники, следователи мало что понимают в интернет-пространстве, в этих терминах, это мы выяснили. А насколько судья вообще компетентен в этих вопросах?

– У меня не сложилось ощущения, что судья разбирается. Ситуация, на мой взгляд, настолько простая и очевидная, что если у человека было бы хоть минимальное понимание, то он бы задал вопрос: что вообще происходит?

–​ Сегодня активно прессуют сторонников Алексея Навального. Закрываются штабы, людей избивают, вплоть до того, что совершенно невинные активисты попадают на больничную койку. Будучи молодым человеком, ходите на акции протеста?

Насилие – это в принципе плохо, но насилие по политическим каким-то причинам – это, конечно, еще хуже

– Позволю себе прокомментировать первый пункт. В высшей степени считаю, что насилие – это в принципе плохо, но насилие по политическим каким-то причинам, по причине принадлежности к какой-то общественной организации – это, конечно, еще хуже. И знаете, со мной согласится Уголовный кодекс! Но я уже давно на улицу не имею возможности выходить…

–​ На оппозиционные митинги не ходите?

– Нет.

–​ За деятельностью Алексея Навального и его сторонников не следите?

– Я примерно слежу за новостями, но сказать, что я политически активен или что-то в таком духе, нельзя. Скорее, наблюдатель.

–​ Как отреагировали на вашу беду коллеги из Московской финансово-юридической академии, где вы преподаете?

– Гораздо более ярко выраженной была деятельность моих бывших одногруппников, преподавателей, вообще коллег из МГУ. МФЮА – это немного другое, другое общество. Я там работал внештатником, и это означает, что не столь активное участие принимал во внутренней жизни Академии. Я должен был читать лекции, а какие-то внутренние дела, понятия ставки, штата… В общем, я бы сказал, что я там не слишком активно общался.

–​ Письма, ходатайства были от реактора, от проректора: мы знаем этого парня, он хороший педагог, и не можем себе представить, что он может быть террористом?

Я вполне допускаю, что писали, потому что письма теряются, все что угодно теряется

– Мне неизвестно, чтобы от ректора МФЮА что-то такое приходило. Поймите правильно, я не хочу, чтобы это звучало так, что я как-то негативно говорю о людях, по очень простой причине. Я вполне допускаю, что писали, потому что письма теряются, все что угодно теряется! СИЗО – это такая система… Она, конечно, работает, письма приходят, но если какое-то ваше письмо потерялось, вы его уже никогда не найдете и не докажете, что оно вообще было.

–​ Как долго вы должны находиться под домашним арестом? И каковы будут дальше следственные процедуры?

– Сейчас я нахожусь под домашним арестом до 31 августа. Вероятно, следствие выйдет с ходатайством о продлении где-то в конце месяца. Но это только предположение.

–​ По каким статьям вам лепят «терроризм»?

– Мое обвинение состоит из статьи 205, прим. 2 «Призывы к терроризму», и также мое обвинение состоит в приготовлениях к организации массовых беспорядков, статья 30, часть 1, статья 212, часть 1.

–​ Когда вам продлили арест, мама ваша находилась в здании суда и упала в обморок.

Следствие решило на основании абсолютно тех же материалов квалифицировать дело по другим статьям, как «тяжкое и очень тяжкое преступление»

– Следствие вышло с обвинением по 212-й, части 3-й, точнее, даже с подозрением, и в суде ходатайство не было удовлетворено, мне была выбрана мера пресечения – подписка о невыезде. И вместо того чтобы расследовать и попытаться обосновать свое подозрение, следствие решило на основании абсолютно тех же материалов квалифицировать дело по другим статьям, как «тяжкое и очень тяжкое преступление». Это был шок, в том числе и для мамы. Когда не подходит одна статья, выбирается другая – это грубейший трюк. Судья согласился выбрать по тому же делу, по тому же фактически ходатайству, исправленному в нескольких местах, выбрать заключение под стражу.

–​ Психологически готовы к тому, что получите какой-то срок и придется отбывать длительное заключение в колонии?

– Все-таки надеюсь на справедливость. Делаю то, что должен, я доказываю свою невиновность, это все.

–​ Вы с супругой молодые начинающие ученые. Не было у вас мысли уехать за границу, как это делают многие ваши сверстники?

Я не могу выходить из дома, но стараюсь делать все возможное, что полезного я могу делать дома

– Теоретически, конечно, это возможно, но тут важный момент… Здесь у меня есть работа, семья, и это не то решение, не то действие, которое делается за один вечер. Что будет дальше, я не знаю. Сейчас я под домашним арестом, не могу выходить из дома, но стараюсь делать все возможное, что полезного я могу делать дома, читаю, образовываюсь, учусь.

– Есть люди, которые под домашним арестом сидели год и больше, и люди начинают впадать в депрессию, ненавидеть свою квартиру.

– Скажу больше, у меня не было ненависти к своей камере по истечении трех с половиной месяцев. Мне рассказывали, что есть камеры гораздо более худшие. Если мы берем за данность то, что я решением суда заключен под стражу, то моя камера неплохая.

– Для вас было неожиданным, что ваше дело получило мощнейшее освещение в прессе и огромное количество людей поддерживали вас?

– Конечно, ожидал какой-то реакции от друзей и знакомых, но вот такого, что это будет иметь такой масштаб, конечно, не ожидал.

https://www.svoboda.org/a/28652095.html