Ровно год как на высоком посту Омбудсмена (акыйкатчы) Кыргызстана трудится Атыр Абрахматова. Бесстрашная, принципиальная, энергичная, она показала, как работают настоящие профессионалы, когда находятся на своём месте и осознают свою огромную ответственность. И как результат, работу Атыр Абдрахматовой оценили в ООН, отметив её вклад в альтернативный доклад по правам человека.
График омбудсмена расписан буквально по минутам на месяц вперед. Но она нашла время на интервью, чтобы рассказать сложно ли быть Омбудсменом женщине в Кыргызстане.
— Уважаемая Атыр, ровно год вы работаете главной защитницей прав человека в Кыргызстане. Расскажите, пожалуйста, каким был этот год для вас лично?
— Когда я решила в очередной раз попробовать избраться на пост Омбудсмена, мой сын сказал: “Мама, это же твоё! Ты и так сутками кому-то помогаешь, а так ты будешь руководителем и у тебя больше будет возможностей помогать людям!” Для меня это привычная ценность — помогать там, где я могу, без ожидания какой-то благодарности. Это всегда была и остается моя внутренняя потребность. Меня такой воспитали. С этой точки зрения я рада, когда получается помочь нашим гражданам и не только нашим гражданам. Например, активистам из Казахстана, которые пересекли нашу границу – Жексебаев и Баймагамбетова. Нам удалось освободить их из-под ареста и начать процедуру получения беженства. То есть мы помогаем и гражданам других государств. Поэтому, когда получается помочь — это большое удовольствие, большая радость.
Но, к сожалению, в этом году я всего 3 месяца спокойно поработала, с июня прошлого года начались различные попытки дискредитации, вмешательства, ограничения и внутренние какие-то интриги и сплетни. Это очередное доказательство, что система госуправления не хочет и не готова меняться. Люди, которые более 30 лет работают в этой системе, кочуют из одного органа в другой, защищая свои интересы, интересы своих близких, своего бизнеса, прикрывая какие-то свои незаконные дела. Поэтому нам, простым гражданам, таким, как я, из простой семьи, доступ к каким-то должностям, которые имеют вес и влияние, невозможен. Этого доступа нет, потому что одна и та же группа людей остается у власти. И даже если старые уходят, в госвласть их дети приходят. Высокие должности, как будто по наследству достаются. Как будто госслужба и управление государством личное дело каких-то определённых семейных кланов.
Поэтому для меня с самого начала было понятно, что будут некие препятствия. Тем более, работая в ЦИК, мне доводилось вести большую борьбу с системой. Но надежда остаётся. У нас, кыргызов есть фраза: “Учкашпа учкашкандан кийин”, это аналог другой поговорки: “Назвался груздем, залезай в кузов”. К этому я была готова.
Но самое неприятное это, когда ты работаешь 24/7, круглосуточно доступна и открыта к нашим гражданам, и в социальных сетях, и по приложению WhatsApp мне многие пишут, когда ты со всей душой, искренне хочешь помогать, менять и улучшать наше общество, нашу жизнь, а тебе мешают и ещё называют твою отзывчивость минусом. Это, конечно, огорчает.
А ещё один фактор — это огромный объём нарушений прав человека. Как только в утробе матери зародился ребёнок, вплоть до смерти и ещё и сохранность могилы — это всё права человека. И со всеми этими видами нарушений прав люди приходят. И этот огромный объем не пропускать через душу, через сердце — невозможно. Соответственно у меня начались проблемы со здоровьем, весом…
— Нелегкая у вас работа…
— Но особенно обидно, когда ты видишь, что можно помочь человеку, достаточно просто госслужащему, чиновнику встать и сделать свои прямые функциональные обязанности качественно. Но вместо этого они занимаются отписками, введением в заблуждение, лишь бы избавиться от посетителя, нахамить и нагрубить. Это видно по пособиям. Например, в Ноокатском районе мамочки жаловались — идёшь получать, а чиновники им говорят: “Хорошо, мы поможем, но первые 2-3 месяца пособие ты будешь отдавать нам”. Это коррупция! Есть такие, недобросовестные госчиновники. А сам закон по пособиям, когда был принят, людям показали только положительную сторону, что при рождении ребёнка будет единовременная выплата. А то, что бюрократы усложнили процедуру, ужесточили и сделали практически невозможным порядок получения пособий, об этом тогда политики умолчали и приняли этот закон, а теперь очень большая часть населения не может получить это пособие. И депутаты сейчас обещают, что они изменят этот закон, упростят. Действительно надо менять, раз мы социальное государство, значит государство должно помогать. Но уровень нарушений, объём — очень огромный.
— Ровно год назад, когда депутаты поддержали вас, у меня были огромные надежды на вас, что придёт Атыр, всё возьмёт в свои руки, и всё изменится. Но буквально на днях Freedom House опубликовал, что Кыргызстан является несвободной страной, и из 100 баллов – мы набрали всего 27. Вы согласны с такой формулировкой, что Кыргызстан — не свободная страна, и что у кыргызстанцев нарушены политические права, а на свободу СМИ идёт давление?
— Мы свидетели того, что наши правоохранительные органы откровенно решили идти на ограничения свободы слова, свободы мысли и политического плюрализма. Сейчас вот эти фейки и фабрики троллей, мне кажется, уже даже переплюнули наш национальный канал, который всегда вещал и был главным рупором власти. Теперь в интернете все эти фабрики троллей и фейковые аккаунты стали основными информаторами, которые предоставляют недостоверную информацию. Конечно, я согласна, что свобода слова ограничивается. Мы видим, что в отношении оппонентов, либо тех журналистов, которые делают журналистские расследования, неудобные для некоторых чиновников, особенно из правоохранительных структур, приближённых к администрации президента, начинается давление, попытки обвинить в каких-то уголовных преступлениях. И самое худшее — это то, что правоохранительные органы сейчас массово нарушают тайну следствия. Я уже неоднократно обращалась к Генеральной прокуратуре с актом реагирования, чтобы они наконец-то отреагировали и запретили правоохранительным органам, задерживая того или иного человека, заранее всем показывать кадры с информацией о том, какие у него деньги, какой у него дом, какие у него пистолеты, какой у него компьютер, и так далее. То есть до вынесения решения суда, что человек, действительно, виновен, правоохранительные органы также обязаны соблюдать тайну следствия и не выставлять оперативные съёмки. Представители власти и силовых органов должны понимать свою ответственность за уровень образованности населения, а из-за таких манипулятивных, пропагандистских материалов образованность и сознательность людей будет падать. Конечно, я понимаю, что во всём мире все власти, в большинстве своём, действуют по принципу — разделяй и властвуй. А когда человек не образованный, им легче манипулировать и управлять. Но с другой стороны мы живём уже в другом мире, и это вряд ли получится. Как можно нашего же гражданина, как собачку, взять и выдворить из родного государства? Какое бы он неудобное расследование ни сделал. Мы знаем, что во всём мире существует закон Магнитского и другие, стимулирующие журналистов и активистов законы со стороны государства приняты, когда журналисты раскрывают какие-то уголовные дела, коррупционные дела или превышение полномочий со стороны чиновника, государство с того ущерба, который взыскивается с этого правонарушителя, часть выплачивает и стимулирует журналистов наоборот. А у нас получается журналисты — главные враги государства, и это плохо.
— Вы пишете акты реагирования в госорганы, вам что-то отвечают или вообще игнорируют?
— В 90% случаях игнорируют и бездействуют. К примеру, тот факт, что со стороны ГКНБ идёт нарушение тайны следствия, мы писали в генеральную прокуратуру. Они говорят: “Мы приняли к сведению, направили в ГКНБ для информации”. И всё. Им же самим и отправили. Или по факту распространения результатов экспертизы по изнасилованию девочки в Токмоке, Чуйское ГУВД распространило пресс-релиз и опубликовало данные экспертизы, личные данные, из-за чего девушка пошла совершать суицид. Мы тоже отреагировали, но руководство ГУВД осталось без привлечения к ответственности.
— А в чём проблема: статус института Омбудсмена недостаточно высокий или у вас недостаточно рычагов давления? Почему не реагируют на ваши такие веские, законные и обоснованные замечания?
— Когда принимали закон об Омбудсмене, он был одним из лучших. В последующем, когда Турсунбай Бакир уулу начал усиливаться и популяризировать себя, как политика, парламентарии быстро смекнули и внесли две нормы, которые ограничивают и ослабляют институт и самого омбудсмена. Вообще омбудсмен — это во всём мире институт одного человека, и он должен быть независим от государственных органов, от разных проверок, и он должен на свой страх и риск, исходя из собственных убеждений, международных стандартов и законов, говорить, где нарушаются права человека со стороны государства и так далее. И для этого есть парижские принципы, есть обязательства международные, которые приняло наше государство, и там чётко прописано, что омбудсмена проверять нельзя, что омбудсмен говорит о проблеме, и на эту проблему уполномоченные госорганы должны реагировать. Омбудсмен каждый год делает в парламенте доклад о ситуации с соблюдением прав человека, и мы выходим и говорим, что есть бездействие со стороны прокуратуры на нарушение тайны следствия со стороны МВД, ГКНБ, нарушение права на доступ к социальной поддержке со стороны сотрудников минсоцразвития. И депутаты по действующим сейчас законам могут сказать, что акыйкатчы (омбудсмен) плохо работает, признают его доклад не удовлетворительным и заставят уйти с должности. Это манипулятивный рычаг.
— То есть вы говорите о проблемах, а они говорят, что вы плохо работаете?
— Да. Моя задача — говорить о проблемах, выявлять и объяснять, а решать и выполнять должны милиция, суды, прокуратура, минсоцразвития, минобразования и так далее. А у нас есть политическое манипулирование, такой рычаг давления на омбудсмена, когда парламент после заслушивания ежегодного доклада, может сказать, что Freedom House сказал, что у нас права человека нарушаются, и это вина Омбудсмена, и отправить в отставку. Весь мир смеётся над нами. Этой нормы нигде нет, даже в Узбекистане, в Казахстане, в России. Нигде нет, а в Кыргызстане есть. Почему? Потому что всегда надо удерживать в рамках того, кого изберут в акыйкатчы. Самое смешное — то, что я шестой омбудсмен и первая женщина акыйкатчы в нашей стране, но в истории института ни один омбудсмен не досидел свой срок. Турсунбай Бакиров раньше ушел, Турсунбая Акуна, в связи с делом Батукаева и другими внутренними жалобами, депутатская комиссия убрала, потом он избирался еще раз, но опять что-то произошло. Потом с Кубатом Оторбаевым то же самое произошло, на него начали писать различные кляузы и так далее. Бакыт Аманбаев — то же самое, а Токон Мамытов ушёл на выборы. Свой пятилетний срок работы никто из омбудсменов не доработал, потому что всегда, когда начинается со стороны государственных органов инициирование проектов, обслуживающих свободу слова, свободу мирных собраний, что у нас сейчас тоже происходит, свободу права на объединение, любые, или коррупционные какие-то дела, превышение полномочий, их убирают.
Например, я сейчас говорю, что всех закрывать под арест: и студента, и молодого активиста, и женщину, и учителя, и сотрудника Тазалыка — нельзя. Это соразмерно поступку должно быть, а мы видим, что всех под одно общее собирают. У нас скоро тюрем не хватит. Существуют «бангкокские правила», где чётко указано, что несовершеннолетних детей и пожилых женщин содержать под стражей — нельзя. Только в исключительных случаях, когда очень большой ущерб или есть угроза давить на следствие, мешать следствию или бежать из страны. Тогда могут взять под арест и только на короткий срок. Но короткий срок — это не три месяца, не шесть месяцев, не год, как у нас происходит. Поэтому, из-за того, что акыйкатчы должен говорить эти неудобные, но правдивые вещи, политики в законе держат эту норму, чтобы делать акыйкатчы управляемым и с помощью такой ниточки вовремя поставить на место.
— Вы ощущаете, что вы неудобны для сегодняшней власти?
— К сожалению, да. В марте прошлого года меня избрали, и я только до июня спокойно поработала. До июня я принимала огромное количество людей, которые ожидали меня, доверяли, разобрали их проблемы, а потом начались попытки дискредитации, различные кляузы во все госорганы, проверки. Сначала Генеральная прокуратуры проверила, не нашла нарушений, потом трудовая комиссия не нашла нарушений, потом ГКНБ решили проверять. Я сказала им, что они не имеют права проверять, это уж точно, мандата у них нет. Потом госкадровая служба и так далее. И сейчас госкадровая служба после первой проверки вынесла первичное заключение, что были технические ошибки в документации, которые надо исправить, а по деятельности они тоже не имеют права оценивать. Но они, к сожалению, переписав кляузы, подали в парламент однобокую лживую информацию, выходя за пределы своих полномочий. И, конечно, я понимаю, что система решила просто в очередной раз попытаться сломить и избавиться от неудобного человека, акыйкатчы.
8 марта в своем заявлении я написала, что мы пришли к тому, что милиция прикрывает насильников, прекращает дела насильников, тех, кто избивает, издевается и насилует наших детей и женщин. Прокуратура ничего не видит и бездействует, ГКНБ борется с активистами и женщинами в политике, мы видим, что происходит с депутатом Эльвирой Сурабалдиевой. Я считаю, что на неё тоже идёт своеобразная травля за её честность и смелость. Точно так же идёт борьба со мной, и суды пытаются найти лучшие нормы для того, чтобы освободить или меньше срок дать насильникам и коррупционерам. А люди как жили, так и живут. А виновата буду я.
— Почему так происходит? Хотят сделать из вас «крайнюю» и навешать все «грехи»?
— Надо признать откровенно, что у нас проблемы с кадровой политикой. Некоторые люди критикуют, что министров меняют каждый месяц, акимов или губернаторов, но на самом деле это правда. У нас большой кадровый кризис — это раз. Два — это то, что группы влияния пытаются для того, чтобы сохранить свои ресурсы, свою власть, протащить своих людей. Это я тоже вижу. Я три раза провела конкурс, и ко мне приходят люди, которые работали в парламенте, в министерстве соцразвития, в администрации президента. То есть они кочуют из одной госструктуры на другую. Я говорю, что не буду таких брать. Я взяла на работу парня инвалида по зрению, юриста, который знает, что это такое — быть ограниченным, и он по-настоящему горит своей работой. Я ищу таких ребят, из регионов, которые будут бороться за права своих сограждан, которые сами выучились, и у которых есть энергия и желание приносить пользу. В институтах акыйкатчы нужны такие люди, и вообще на госслужбе нужны люди, которые готовы служить и служить не государству, а служить народу, который содержит тебя на свои налоги, чтобы ты им создал удобные, комфортные условия для жизни. А у нас служба на государство значит мы государству служим, государственной вертикали, интересам власти. Например, попытка очернения меня госкадровой службой, ГКНБ, которые пишут: “Она требования повысила на что-то”, или что по приложению WhatsApp дают поручения, требую сроки выполнения, поэтому я плохая. Тут же выходит указ президента, согласно которому усиливается дисциплина, если из района, региона, айыл окмоту доходят до него жалобы, то аким должен уйти с должности, потому что это означает, что он не работает. То есть саботаж происходит на всех уровнях. Тем более это же современные методы управления — соцсети. Меня обвиняют, и тут же президент приказывает, чтобы все политики и госслужащие выходили в соцсети и освещали, что мы делаем, как и где. То есть нет этого единства, понимания работы, и этот саботаж везде, а люди страдают.
— Я удивлена, что права Омбудсмена настолько нарушаются. Скажите пожалуйста, а на ваш взгляд чьи права в Кыргызстане наиболее ущемлены?
— Кто страдает, чьих детей насилуют, избивают учителя и грузят рэкетом, каких женщин насилуют, избивают? Из социально-уязвимых групп. То есть это те граждане, которые не имеют постоянного заработка и собственного жилья. Пользуясь их бедностью на них умудряются зарабатывать финансово-кредитные пирамиды. Я хочу поднять этот вопрос, но идет саботаж и препятствия, очень сложно такие темы поднимать. Государство должно предупреждать и пресекать деятельность подобных мошеннических организаций. Людям обещают, что даже если они последнюю корову продадут и вложатся, то через несколько месяцев получат больше и смогут купить квартиру. И мы видим, сколько людей им верят, из-за этого страдает и лишается всего, ещё и в кредиты могут влезть.
У меня есть такой кейс, в Токмоке мужчина заболел, жаловался на головные боли, местные врачи сделали МРТ, обследовали, они сказали, что всё нормально. А через 3 года ему уже плохо. Жена продаёт дом, квартиру, выезжает в Турцию, а там говорят, что у него уже опухоль огромная и спасти невозможно. Женщина подала в суд на медиков, которые халатно отнеслись к своим обязанностям. Но суд нисколько не продвинулся. Она мне пишет по WhatsApp, я пишу поручение, и наконец-то суд начинает двигаться, после того, как мы начали мониторить. Сторона медицинского учреждения, которая не хотела выплачивать ущерб, начала хотя бы идти и разговаривать с ней, а то до этого они сказали, что пусть делает, что хочет. А тут мы начали вовлекаться, и уже затеплилась надежда у человека. То есть таких кейсов, именно с людьми из простых семей, очень много.
У нас есть кейсы, когда закрывают женщин в СИЗО, а у них без присмотра остаются маленькие дети или несовершеннолетних девушек, которые просто были рядом со своими парнями на дискотеке. Парни кого-то избили, всех поймали и хлопнули за одно и девушку. Ей дают срок за то, что она тоже там была. Зачем девушке ломать жизнь только потому, что она оказалась не в том месте и не с теми людьми? Это случайность.
А сколько людей из социально уязвимых групп, которые не могут получить квалифицированную консультацию от госслужащего, чтобы оформить пенсию или пособие? Представьте, моя мама с девяностых годов одна из первых наших женщин поехала в трудовую миграцию и, выходя на пенсию, ей не хватило каких-то документов для получения пенсии. А то, что она была в трудовой миграции, государство не учитывает. Хотя наше государства за счёт них и сохранилось, экономику наши женщины поддержали в кризисный момент. И она выходит на пенсию с суммой в 1900 сомов, и ей то же самое говорят, что надо пару лет добавить и дать взятку. Мама, естественно, как я, говорит: “Нет, сколько есть давайте”. Хорошо, что сейчас подняли, и пенсия чуть выше стала. Но если бы меня не было, то кто бы ей помогал? И мы видим, учителя выходят на мизерную пенсию, а сотрудники ГКНБ с огромной пенсией. Конечно, это социальная несправедливость. И они же, госслужащие, которые не добросовестно работают, занимаются отписками всю жизнь на госслужбе. Они же потом с хорошей пенсией выходят. А люди, которые страдали, продолжают страдать поколениями.
— Одна из международных организаций сделала исследование и пришла к выводу, что в Кыргызстане женщины — самые незащищенные в Центральной Азии. Вы согласны с таким заявлением?
— К сожалению, да. Поэтому 8 марта я сделала заявление, что не надо нам дарить цветочки, сладкое и напоминать, что женщины должны быть нежными, мудрыми, хранителями очага, украшениями в жизни мужчины. Я не с претензией к мужчинам говорю, а с претензией ко всему обществу, что в нарушении прав женщин виноваты все, и мы, женщины, в том числе. Выдавая замуж дочь, мы говорим: “Ты должна быть царицей”, а принимая в семью келин, мы говорим: “Ты должна быть служанкой”. Это двойные стандарты в самом обществе. Потом с насилием это уже устоявшийся факт, данность: люди не доверяют государству, что они будут защищены. Дети не доверяют родителям, они знают, что не найдут поддержки и понимания. Люди не доверяют СМИ, люди не доверяют акыйкатчы, потому что они всё расскажут, это будет шокирующей новостью, может быть, прозвучат громкие заявления. А потом система их не защитит. И с этой болью и бедой им жить. У нас был кейс в Таласе, когда сотрудники суда и суд исполнители изнасиловали женщину, и они до сих пор не привлечены к ответственности, 10 лет уже прошло. Или убийство Айзады Канатбековой или кейс Бурулай. Никто из милиционеров, которые халатно отнеслись к своим обязанностям, не понес должного наказания.
В прошлом году в Сокулукскую прокуратуру обратились пострадавшая семья, рассказали об изнасиловании 11-летнего мальчика, но милиция бездействовала и обманула отца ребёнка. Они молчали, потерпевшей стороне пришлось уже в СМИ идти, от безысходности.
Или кейс, который был 15 лет назад с массовым внутрибольничным заражением детей в Ошской больнице ВИЧ-инфекцией, но медики, из-за чьей халатности были заражены продолжают работать, они обратились к нам и здесь отпиской закрыли. Я понимаю людей и их претензии ко мне и ко всей системе. Или кейс девочки из Сузака, которую учительница избила или недавно появилась видеозапись со школы в Оше, где учительница говорила ужасные маленькому мальчику. Учительница ушла с работы, но подала иск защиты чести и достоинства на мать ребёнка и требует ей оплатить моральный ущерб. Но самое отвратительное в том, что правоохранители стараются прикрывать, прекратить, переквалифицировать дела с насилием над детьми. Яркий пример, неоднократное изнасилование 13-летней девочки сотрудниками Инспекции по делам несовершеннолетних, и здесь то же самое происходит: суд находит оправдательные, смягчающие ответственность основания для милиционера, который насиловал ребенка. Говорят, что у него тоже есть дети. А о судьбе этого ребёнка, кто думает? И даже некоторые депутаты в том, что девушки стали объектом насилия, обвиняют их самих, что они старше выглядят. Поэтому я согласна с результатами исследования о том, что женщины Кыргызстана находятся в уязвимой группе. Даже женщина-акыйкатчы подвергается нападкам. И мужчины-политики пытаются доказать, что женщины не могут быть управленцами.
— То есть вам такие заявления делают политики-мужчины?
— Да, потому что они тоже видят все эти интриги, к ним тоже бегают жалобщики, и потом они меня спрашивают: “И как тебе? Ты же крутая. Не справляешься?”, с таким чувством превосходства. Поэтому я согласна, что женщины — уязвимые. Но при этом не только мужчины виноваты, мы сами тоже. Мы сами со всех сторон кричим о женской солидарности, которой нет, к сожалению. В большей степени мы друг друга критикуем. Мы сами, воспитывая сыновей, говорим, что женщина должна их обслуживать, это звучит из наших уст. Поэтому я считаю, что обществу нужно проснуться. И я всегда это говорю и буду говорить: нет чужих детей, все дети наши, и нет чужой женщины. То есть, если мать будет не защищенной, слабой, неработающей, нереализованной, жить в страхе, то это потом будет откладываться в сознании ребёнка. Мы, матери, даем сознание ребенку. Я активно работаю всю жизнь, и я сама содержу своих детей. Я воспитывала их сама, и я понимаю, что моё мировоззрение — это их мировоззрение. Поэтому, если мама уверена, реализована, счастлива, цветёт, то и дети будут такими. А если мама сама живёт в насилии, страхе, то и дети тоже так будут жить. А мы, окружающее общество, не закрываем, не пресекаем этот круг насилия, и будем жить в таком обществе…
(Продолжение интервью следует)
Интервью вела Лейла Саралаева
Видеоинтервью смотрите по ссылке Атыр Абдрахматова — о рутине и надеждах Омбудсмена Кыргызстана
