В апреле 2015 года юрист российского Центра защиты прав СМИ Светлана Кузеванова по приглашению ОФ «Институт Медиа Полиси» провела семинар «Особенности защиты чести, достоинства и деловой репутации» для судей региональных судов Кыргызстана. Одной из целей данного семинара был обзор принятого 13 февраля 2015 года постановления Пленума Верховного суда «О судебной практике по разрешению споров о защите чести, достоинства и деловой репутации». В своем интервью для Института Медиа Полиси российский медиа-юрист дает свою оценку обновленному документу.
Какие позитивные моменты вы можете отметить в новом Постановлении Пленума?
К.С.: В целом постановление достаточно прогрессивное. Если сравнивать его с российским, то содержательно они сильно похожи, но в тоже время есть положения, которые актуальны, крайне своевременны на сегодняшний день, но отсутствуют в постановлении пленума Верховного суда России. Это объясняется тем, что российское постановление было принято в 2005 году, когда, например, практика по привлечению к ответственности за распространение диффамационных сведений в Интернете еще не сформировалась достаточным образом.
Если оценивать качество формулировок постановления, их правовую определенность и практическую применимость, то можно говорить об их достаточно высоком уровне. Некоторые положения, на мой взгляд, немного недоработанные, сырые, что вызвано скорее отсутствием практики рассмотрения тех или иных вопросов. Например, мы обсуждали практическую применимость разъяснений в части рассмотрения дел о защите чести, достоинства и репутации, когда спорные сведения распространены в сети Интернет. Эти рекомендации Верховного суда РФ, на мой взгляд, на практики могут не так очевидно легко применяться, как это написано. Судьи могут сталкиваться с определенными трудностями и сложностями, ответы на которые постановление не дает. Я думаю, что в будущем, в любом случае, появится необходимость некоторой корректировки этой части постановления. Мы понимаем, что обобщение разъяснений и рекомендаций всегда обоюдная работа. С одной стороны, Верховный суд разъясняет, как следует поступать в той или иной ситуации, с другой стороны, судьи, обобщая, анализируя, получая новую практику, дают новые толчки для того, чтобы Пленум пересматривал постановление, делал его более правильным, корректным, прогрессивным и цивилизованным.
Из позитивного также следует отметить имплементацию международных стандартов по свободе выражения мнения в текст нового постановления. Так, Верховный суд достаточно подробно разъяснил правила и нахождения судами справедливого баланса между конкурирующими правами при рассмотрении дел о диффамации в случаях, когда иск подает публичное лицо, или когда оспариваемые сведения представляют собой общественный интерес. Чего на мой взгляд не хватает действующему постановлению, так это положения, разъясняющего судам необходимость разграничения фактов и оценочных суждений. Его отсутствие может привести к практике необоснованного привлечения к ответственности судами за высказывание мнения, субъективной оценки. Это важно еще и потому, что ГК КР не содержит прямого указания на необходимость такого разграничения.
А как разграничить мнение, суждение?
К.С.: Факты — это сведения, которые можно проверить на соответствие действительности. В их подтверждение всегда можно представить доказательства того, что это было в реальной действительности. Суждение, мнение всегда субъективно и всегда относительно. Его нельзя проверить на соответствие действительности, подтвердить его истинность или ложность. Именно поэтому мнения не могут быть предметом судебного иска, нельзя обязать человека или организацию опровергнуть мнение. Право на свободное выражение мнение и запрет на принуждение к отказу от своего мнения – важные постулаты Конституции и международных документов, таких как Международный пакт о гражданских и политических правах, Конвенция о защите прав и свобод человека и гражданина.
Журналист, как и любой другой человек, имеет право высказывать свое мнение. Но, безусловно, он должен понимать, что не любое мнение не наказуемо. Высказанное суждение должно быть в рамках закона, должно быть обоснованным. Нельзя просто так, ни на чем не основываясь сказать, что человек преступник или идиот. Но при этом журналист не должен опасаться, что за высказанное мнение он должен будет предстать перед судом. Право свободно выражать свое мнение – базовое право журналиста, оно лежит в основе его профессии.
Недавно стало известно, что госорганы выступают с инициативой досудебной блокировки сайтов.
К.С.: С блокировкой все очень плохо. Это отдельный вопрос, который очень подробно обсуждался при анализе нами постановления. Я стою на достаточно жесткой позиции, считая, что блокировка должна допускаться законом и реализовываться правоприменителями только как исключительная мера государственного принуждения к исполнению каких-то требований закона в тех случаях, когда гражданин или организация в добровольном порядке не удаляют или не редактируют противоправный контент. Блокировка должна быть крайней мерой, которая может использоваться, когда не исполняются законы, когда другие способы воздействия на интернет-ресурс не имеют успеха. Чаще всего блокировка используется не как мера обеспечения иска или не как санкция, которая назначается решением суда за распространение, например, диффамационных сведений. Блокируются, как правило, ресурсы, которые имеют очень жесткий контент, например, содержат информацию экстремистской направленности, детскую порнографию или сведения об способах изготовления наркотиков. Вот в этих случаях вмешательство государства в деятельность сайта в виде ограничения доступа пользователей к нему может быть оправдано и абсолютно обосновано. Если говорить о постановлении, то разъяснения в части возможной судебной блокировки при распространении диффамационных сведениях, на мой взгляд, слишком чрезмерное вмешательство. Надеюсь, что суды не будут активно реализовывать эту возможность.
Как вы смотрите на блокирование информации в качестве меры к обеспечению иска?
К.С.: Я думаю, блокировка как мера обеспечения иска является чрезмерной и необоснованной. Обеспечительные меры применяются в случаях, когда у сторон по делу и суда есть сомнения, что решение суда будет исполнено надлежащим образом. Согласитесь, блокировка слишком жесткая мера обеспечения иска.
Ну имеется в виду, по тому же экстремизму, по той же детской порнографии?
К.С.: Даже в таких случаях нежелательно. Блокировка всегда мера принудительная, поскольку ограничивает доступ к сайту не сам владелец, а контролирующие органы. Если ответчик добровольно не исполнит решение суда, у государства всегда остается возможность принудительно это сделать через блокировку. Поэтому блокировка как мера обеспечительная, применяемая задолго до вынесения решения суда, совершенно не оправдана и не необходима.
Т.е. после судебного решения?
К.С.: Если суд придет к выводу, что контент запрещенный, то соответствующие контролирующие органы по требованию суда произведут ограничение доступа к интернет-ресурсу. У владельца ресурса останется право обжаловать блокировку, если он полагает, что она была произведена с нарушением процедуры или если он считает неправомерными и необоснованными выводы суда относительно контента ресурса.
По поводу того, что блокировать за диффамацию, насколько это оправдано?
К.С.: Международные стандарты полагают это неоправданным. Особенно что касается блокировка целого ресурса. Считается, что блокировка если и допускается, в исключительных случаях, то за достаточно жесткие, чрезмерные, ложные диффамационные сведения, которые выходят за пределы того что предусмотрено законом. Но даже в этом случае блокировка должна быть точечной, то есть ограничивать доступ надо только к той странице, которая содержит диффамационные сведения. Но, например, в России серьезная проблема состоит в том, что блокировке подвергаются не отдельные страницы, а ресурсы целиком. Это проще, менее затратно, но является серьезным и совершенно неоправданным вмешательством в право на распространение информации владельца ресурса и, самое главное, в право граждан на получение информации. Только представьте себе ситуацию, когда из-за одной статьи на сайте, в которой есть одна или несколько диффамационных фраз, суд постановит заблокировать ресурс целиком и читатели будут лишены возможности получать информацию из тысяч других правомерных публикаций. Так вот предопределяя такую возможность применения норм о блокировке, нужно очень детально разъяснить судьям все «за и против» их потенциальных решений.
Что вы имеете в виду, когда говорите «чрезмерная диффамация»?
К.С.: Я имела в виду ситуации, когда человек высказывает мнение, которое ни на чем не основано, но при этом выражено в достаточно жесткой форме или является критическим, т.е. оно чрезмерно. Например, человека называют бранным словом, нецензурной бранью, не принятыми в нормальном обществе. Вот это как раз и может быть признано «чрезмерным». В этом случае, согласно российского законодательства, у истца нет права на опровержение сведений (поскольку опровергаться могут только утверждения о фактах, а не мнения), но возникает право на компенсацию морального вреда. Но в каждом конкретном деле суд должен оценивать чрезмерность и обоснованность использования таких оценок. В практике ЕСПЧ были дела, в которых использование жёстких мнений было признано оправданным.
Но ведь блокировка является вмешательством в частно-публичную зону правоотношений, в то время как защита чести, достоинство — это частное?
К.С.: Возможно. Суды при рассмотрении дела должны оценивать не только фактические обстоятельства дела, но возможные последствия, к которым можем привести вынесение того или иного решения. Почему я говорю о том, что судьям нужно избегать блокировки? Потому что осознавая возможные последствия ограничения доступа к интернет-ресурсу, суды должны находить баланс и самым тщательным образом взвешивать подобные решения.
Получается, если бы это была газета надо было бы изъять весь тираж или вообще приостановить деятельность этого издания? Это правильно? Я к тому что, если сравнивать Интернет и печать. В печати если было бы, то газету бы приостановили бы или изъяли бы тираж, причем на неопределённый срок. Заблокировали бы двери к изданию.
К.С.: Российское законодательство допускает изъятие тиража по решению суда в случае, если суд признает, что были распространены диффамационные сведения. Но практически эта мера ответственности почти нереализуема. К моменту, когда суд вынесет решение, тиража издания уже и так не будет. Но изъятие тиража в качестве меры обеспечения иска также неоправданно как и блокировка интернет-ресурса в случаях диффамации.
Насколько корректно употребление в Постановлении Пленума таких слов, как «шельмование», «очернение»?
К.С.: Конечно, эти термины слишком субъективны, слишком неконкретны. Любая норма закона, студентам-юристам об этом рассказывают на первом курсе, должна быть четкой, ясной и определенной. В этом случае мы говорим о важном принципе законодательства – правовая определенность. Когда в законе или разъясняющих правовых документах (к которым относится и постановление) используются субъективные выражения, оценочные понятия, которые не позволяют четко определить, что считать нарушением, а что нет, это непременно приведет к разрозненной, неоднородной судебной практике, поскольку каждый судья будет по-своему, субъективно толковать написанное. Это в полной мере относится к таким понятиям, использованным в постановлении, как «шельмование», «очернение» «конструктивная критика». Очевидно, это понятия могут толковаться и применяться слишком широко. У суда есть возможность практически любое высказывание оценить либо как «конструктивную критику», либо как «шельмование», поскольку границы этих понятий крайне расплывчаты для толкования. Конечно такого не должно быть. Мы называем это «резиновым» законом, законом под которые можно подтянуть любое нарушение, все что угодно. Таких законов быть не должно.
Вы говорили по поводу того, что бывает в Постановлении прописано одно, а практика пошла по другому пути, т.е. может и наша судебная практика пойдет по пути соразмерной ответственности за диффамацию и не будет напропалую блокировать?
К.С.: Выход есть всегда. Постановление содержит положения, разъясняющие судьям определенные законодательные нормы, определяет основные алгоритмы рассмотрения отдельных категорий дел. Пленум Верховного суда КР растолковал, что блокировка возможна, но не указал, что она является единственно возможной обеспечительной мерой, которая должна применяться судами. Блокировка – вариант решения, которое может вынести суд, но у суда всегда есть возможность этот вариант выбирать или не выбирать. Поэтому конечно практика может пойти по другому пути, если судьи оценят (а они должны оценить какой непоправимый вред может нанести блокировка тому или иному ресурсу), что это проблема, влекущая серьезные необратимые последствия для владельцев ресурса и пользователей сети Интернет. Законодательством предусмотрены способы защиты и меры ответственности, которые позволяют предоставить истцу достаточную судебную защиту без серьезного и необоснованного вторжения в права владельца ресурса.
Точно так же с «шельмованием», «очернением»?
К.С.: Да, конечно. Постановления Пленума конечно носят рекомендательный характер, но мы понимаем, что для судов они значат больше, чем просто рекомендации. Это фактически настольная книга, которой они руководствуются при рассмотрении дел определенных категорий. Но мы также понимаем, что любое положение постановления Пленума Верховного суда проходит апробирование на практике, и не всегда можно предвидеть насколько будет просто или сложно применять то или иное положение. Постановление определяет некие ориентиры и растолковывает определенные спорные, сложные, казуистические места в законе. Поэтому адекватность применения того или иного положения на практике определит сама практика.
