Продолжение интервью с Атыр Абдрахматовой, первой женщиной-омбудсменом Кыргызстана.
Часть II
— Уважаемая Атыр, что можно сделать, чтобы уменьшить насилие в нашем обществе?
— Я, как акыйкатчы, народный адвокат, должна говорить о политике соблюдения прав человека на стратегическом уровне. Мы рассматриваем конкретные кейсы, стараемся помочь в каждом случае, но мы видим, что существуют системные нарушения в отношении женщины. Поэтому моя роль, миссия — в том, чтобы говорить на политическом уровне о правах и чтобы эти права соблюдались. И здесь для меня важен, как для юриста, принцип неотвратимости наказания. Принцип неизбежности наказания в Кыргызстане не работает. Об этом мы подали альтернативный доклад в ООН впервые за всю историю существования института Омбудсмена в Кыргызстане. Это исторический шаг, это наше достижение. Я не стала уходить в критику бездействия, мы с этим внутри разберёмся. Но я написала о том, что необходимо обеспечить принцип неотвратимости наказания. То есть каждый должен понимать: нарушил правила дорожного движения, оскорбил женщину, ударил ребёнка, изнасиловал — ты всё равно будешь нести ответственность. А у нас какой принцип существует? Принцип, что можно договориться. И стар, и млад знают, что можно договориться, назовите лишь цену вопроса. А так как нарушаются права социально уязвимых групп, они нуждаются в деньгах, преступник предлагает квартиру, деньги, машину, и некоторые родители жертвы, к сожалению, соглашаются. Происходит это потому, что они понимают, что в итоге судьи и правоохранители будут помогать насильнику избежать наказания, справедливость не восторжествует, а потерпевшая сторона останется ни с чем, и в ущерб интересам ребёнка или женщины они соглашаются. Чем журавль в небе, лучше синица в руках. Они берут квартиру, деньги на лечение…
— А справедливости всё равно не будет, потому что и судья возьмёт, и следовать возьмет…
— Поэтому каждый из нас должен понять, и это мой призыв к властям, президенту, парламенту, генеральному прокурору, судьям, милиции, ГКНБ и ко всем остальным, что мы должны отказаться от двойных стандартов и каждый должен начать с себя нести ответственность и демонстрировать людям пример, если дал обещание, но не выполнил, нести ответственность. У нас политики многое пообещали, но не выполняют этого. Если женщину избили, изнасиловали, не надо из этого делать шум, чтобы журналисты и акйкатчы следили, но милиция, прокуратура, суды должны отработать, и пусть преступник понесёт ответственность, которую должен понести, а не смягчённую, и чтобы никто не приводил к примирению. Я считаю, что у нас очень много хороших законов, но нам не хватает, именно концептуально, ценностно, быть ориентированным на честность, на строгое соблюдение законов и прекратить двойные стандарты. Каждый человек должен это осознать.
Когда была пандемия COVID-19, я тогда была членом ЦИК и теребила всех и во все рупоры кричала: “Давайте остановим выборы! Надо спасать людей, хотя бы одного человека спасём”. Тогда президент Сооронбай Шарипович сказал: «Член ЦИКа, Абдрахматова распространяет недостоверную информацию”. Тогда меня не услышали, и к чему это привело? Я думала, что после пандемии все люди остепенятся, все эти коррупционеры, которые жируют, бесятся, с красными дорожками, джипами, тоями, хоромами и островами, тоже остановятся, поймут… Но ничему их жизнь не учит. Пандемия забрала у нас очень многих знакомых, друзей, близких. Я думаю, что это такой стресс, и каждый из нас же переболел и был на грани. Я думала, что это нас всех отрезвит. Но, к сожалению, это не отрезвило…
— В прошлом году были трагические события в Баткене. Как восстанавливается Баткен? Все ли баткенцы получили компенсацию? Кыргызская власть выполнила свои обещания и сделала всё, чтобы наши граждане вернулись к мирной жизни?
— К сожалению, их права ущемлены. 19 октября, когда события начались, мой заместитель, мужчина, первым выехал в Баткен, я была там 21 октября. Я доехала до самых крайних сел. Мы на местах разговаривали с людьми о разрушенных домах и их проблемах. Отмечу, что за это время уже четыре раза была в Баткене, и вот мои выводы. Во-первых, власти, уполномоченные госорганы, к сожалению, упустили ситуацию. Люди были информированы о том, что будет нападение. За день там тоже была перестрелка на границе. Люди выехали, но местные власти через все социальные сети сказали, что всё спокойно, и уже договорились. И люди вернулись. Когда я поехала в октябре, сперва в Оше, потом в самой Баткенской области, в первую очередь, я встречалась с женщинами, потому что все мужчины были на оборонительный части, а уязвимы, как всегда, женщины и дети. Я всегда восхищаюсь нашими баткенскими женщинами, потому что я встретила одну келин, которая была беременна, наверное, на седьмом или восьмом месяце, с пятью детьми. Несмотря на такую ситуацию, она улыбалась и приглашала к себе, и рассказала, что уже тридцать лет так живут. У них всегда «тревожная сумка» под рукой, со всем необходимым, с документами. Очень больно было это всё видеть. То, что эвакуация не была организована — это факт. Люди сами себя эвакуировали.
Во-вторых, таджикские военные знали пути и дороги, куда наши бежали, и там начали обстрел. Нашим пришлось через горы, тропами идти. Здесь кадамжайский аким очень хорошо отработал. Он успел договорить, чтобы со стороны Узбекистана открыли дорогу и людей пропустили. Это один из лучших примеров, как отработал госслужащий, который я увидела. Я с ним встретилась, и народ ему благодарен. Действительно, видно, что человек знает, понимает и умеет принимать ответственность и решения. В остальных случаях, к сожалению, не успели. Где-то успели организовать топливо, чтобы люди заправляли машины, но эвакуация практически не была организована. Хотя бы через мечети могли бы людям кричать, что нужно бежать…
В-третьих, военные забирали трупы и раненых только военных, а гражданское население вытаскивали сами своих родных. Это плохо.
В-четвертых, самое худшее — это то, что родственникам умерших опять пришлось проходить через все бюрократические схемы, хотя сказали, что всё будет в облегченной форме. Я специально в декабре уже открыла группу для баткенцев, у нас хорошо “Интер Билим” работают. У них своя группа, но мы взаимодействуем с нашими неправительственными организациями и с нашими госорганами. Здесь главное — помогать. Здесь я в общежитие езжу, в Ак-Жаре один раз была, мы развозили продукты и памперсы маленьким детям. Также среди юристов и бизнесменов мы собрали деньги, и тоже, что смогли, отнесли. Я постоянно с ними на связи, встречаюсь, и, к сожалению, у многих до сих пор есть проблемы.
Но самое худшее — это двойная позиция власти, которая произошла с Баткеном, она всех ввергла в недоверие. То есть президент так шикарно выступил с трибуны ООН, взял ответственность и заявил, что была военная агрессия со стороны Таджикистана. По мандату я с ООН очень тесно работаю, с ними мы многое смогли решить по Баткену. У меня к ним была претензия — почему ООН не признают агрессора. Но они мне сказали, что после выступления нашего президента, готовы были начать расследование, но через несколько дней глава ГКНБ заявил, что это не таджикские военные, а неизвестные лица. Поэтому они не могут по мандату обратиться, чтобы сделать расследование. Это наши власти должны обратиться или пострадавшие. К сожалению, после такого сильного, мощного заявления президента, официального запроса на расследование не поступило. Местное население говорит то же самое: “Как можно говорить, что это сделали неизвестные лица, когда мы сами все видели, когда есть спутниковые снимки?” Баткенцы боятся, что идут какие-то переговоры и их безопасность не будет обеспечена. Поэтому людям, конечно, нужна компенсация, деньги, дом, но самое главное — нужна гарантия безопасности.
— Наша власть может дать эту гарантию?
— Сейчас многие представители власти ездят в Баткен, например, Акылбек Жапаров. Они мониторят строительство разрушенных домов. Но я посмотрела на то, что они делают — это нельзя назвать домом. Хотя местное представительство говорит, что в этот раз нормально строят, а до этого были картонки. Есть люди, у которых уже второй, третьей раз дом сгорает. Они говорят, что уже так не могут, теряют близких, дети становятся заиками, у детей появляется психологическая травма. А она долгосрочная. Конечно, ребёнок сейчас забывает, играет, а завтра он всё поймет. Баткенцы спрашивают, зачем им возвращаться. Сейчас некоторых пытаются силком их возвратить. Конечно, некоторым всё-таки в селе уже привычнее, и они вернутся, но большинство всё равно просят подумать о детях, о женщинах, и говорят, что хотят своим детям лучшую участь. Если бы наше руководство говорило единую позицию, мы понимали бы, что она не будет меняться и это так на самом деле. А тут представители власти говорят две разные позиции, а завтра не будет ли третей позиции? То есть у людей уже страх. Я, как мать, сама чётко понимаю, что защитить своего ребёнка — это наш первый инстинкт. Поэтому женщинам с детьми возвращаться сложно без гарантии безопасности. У многих были бюрократические сложности с документами.
— Давайте такой вопрос обсудим: недавно вновь продлили содержание в СИЗО-1 некоторым защитникам Кемпир- Абада. Все юристы, адвокаты, правозащитники говорят о том, что, во-первых, это дело незаконно возбудили, во-вторых, арест был незаконен, и, в-третьих, это содержание в течение полугода также незаконно. Вы можете, как омбудсмен, прокомментировать то, к чему мы пришли за 5 месяцев?
— Мы с коллегами мониторим с момента задержания в выходной день 22 октября 2022 года. Самые первые, кто мобилизовался, это были наши сотрудники, наш институт, и мы стали первыми источниками информации для НПО и для СМИ. С самого момента задержания были процессуальные нарушения такие, как применение грубой силы. Они чуть ли не пинком заходили домой рано утром и стали забирать имущество, ничего не объясняя, с женщинами обращались грубо. Были даже случаи внутри РУВД, когда активистов, молодых парней, запугивали милиционеры, что их побьют. Сказать, кто виноват, мы не можем, потому что это должен суд всё-таки решить. Но процедурные нарушения и весь процесс, мы, конечно, имеем право оценивать, и нарушения были. По этим нарушениям мы обращались в генеральную прокуратуру, но ответа до сих пор не получили. Далее по рассмотрению санкций в судах — это происходило ночью до утра. Я честно считаю, что правоохранительные органы дискредитируют нашу власть. Те же самые ошибки, те же самые действия, которые были при предыдущих президентах, чтобы имидж государства и имидж власти был дискредитирован. Больше я никак не воспринимаю эти действия. Зачем надо было ночью проводить суд и до утра держать? Люди не имели возможности поесть, попить. Асия Айтбаевна, человек в возрасте, у многих имеются хронические заболевания. Одному из них уже на процессе стало плохо, его отправили под домашний арест.
Спустя столько времени, могу сказать, что содержание под стражей — это нарушение международных обязательств, нашего уголовно-процессуального кодекса и нашей Конституции. В нашем уголовно-процессуальном кодексе чётко сказано, что при выборе санкции: арест, домашний арест или подписка о невыезде, суд должен оценивать то, насколько этот человек повлияет на следствие, будет давить на следствие, несёт угрозу следствию и может воспрепятствовать следствию. Вот этой обоснованности, мы, конечно, не видим. Мы фиксируем все нарушения, кроме этого когда задержанные начали голодовку, мы ежедневно посещали, я сама посещала, и ночью, когда им становилось плохо, вызывала «скорую». Но, к сожалению, гражданская медицина отказалась давать комплексную развёрнутую оценку состоянию их здоровья, потому что каждый раз, когда мы вызывали скорую, они приезжали, фиксировали, что тяжёлое состояние, у Орозаим Нурматовой скачет давление, у Перизат Сурановой идёт интоксикация, но показаний к госпитализации не дали. Мы так и не добились, хотя мы официально обращались в Минздрав.
Итог 5 месяцев содержания в СИЗО: Клара Сооронкулова перенесла операцию, у Асии Айтбаевной сложности со здоровьем, у Гульнары Джурабаевой, человека пенсионного возраста, тоже. Многие молодые активисты молчат, но я знаю точно, что многие из них — единственные кормильцы в семье, и сейчас их жены и дети остались без кормильцев. 5 месяцев без мужа, который был источником, а ты с маленьким ребёнком, поэтому приходится, условно, попрошайничать, искать ещё деньги, чтобы обеспечить и содержать детей.
Мы с коллегами считаем, что такой долгий сроки содержания под стражей не обоснован, потому что не дана оценка со стороны судов, какой вред они могут нанести следствию, что может сделать женщина, что могут сделать молодые активисты? Со старыми политиками, пусть они, конечно, не обижаются, но у кого-то уже были дела, то есть они уже готовы нести ответственность за свои поступки. По задержанию и содержанию молодых ребят, активистов, блогеров, журналистов, которые не были даже на встрече, не состояли в комитете, у меня большие вопросы. Мы трижды обращались в парламент, и на имя спикера, и на имя комитета по конституционному законодательству, по безопасности, и на имя всех фракций депутатских групп с результатами нашего мониторинга с тем, что мы выявили нарушение прав человека. Конечно, мы не вмешиваемся в следствие. Но никакого ответа нет. Мы просим рассмотреть на заседании парламента. Некоторые фракции ответили, что пока идёт следствие, они не имеют право вмешиваться, а некоторые просто молчат. На ежегодном докладе, где я буду присутствовать, я опять подниму эту тему. Мы нарушаем международные обязательства, потому что у нас четко написано, что женщин и несовершеннолетних детей брать под арест — нельзя. Также есть бангкокские правила, чётко указано, что только на короткий срок, если это прямо несёт реальную угрозу и только на короткий срок. Короткий срок — это не 5 месяцев.
— Если вы фиксируете все нарушения, которые были на уровне следствия, судов, хотя их сейчас засекретили, но первоначальные нарушения, вы можете потом требовать привлечения к ответственности этих следователей и судей за нарушение закона? Какие есть у общества рычаги давления на это беззаконие?
— Это прокуратура и парламент, как народный орган, народные избранники, представители народа, должны всё-таки расследовать и дать свою оценку, именно, нарушениям прав человека, то есть всем процедурам: задержаниям, обыскам, выемкам, санкциям. Можно же было по-человечески рассматривать. Также понять обоснованность засекречивания. Как раз у вас я читала интервью с Ритой Карасартовой, и с адвокатами мы встречаемся постоянно, работаем сообща. Я всегда говорю, если есть какие-то затруднения, обращаться к нам, мы поможем во всем. Со всеми адвокатами по всем делам мы так работаем. И мы видим, что следственные действия до сих пор так и не ведутся, экспертизу без их участия провели, они не смогли свои вопросы поставить перед экспертами. То есть состязательность сторон, равноправие сторон в уголовном судопроизводстве нарушается. Они засекретили и думают, что дальше их нарушения не будут известны, но на суде всё равно это станет известно, эти активисты, правозащитники всё равно об этом скажут. Самое худшее, что они не там ищут врагов. Может быть, они и говорят неудобные вещи или говорили, но это же свобода мысли, свобода слова. Это природа власти, природа богатства, когда хочется, чтобы все только тебя хвалили. То есть это общество должно требовать от депутатов и от прокуратуры, чтобы они дали оценку действиям правоохранительных органов.
— Я знаю, что институт омбудсмена подал заявку в Венецианскую комиссию о том, чтобы рассмотрели закон об НКО, который сейчас пытаются наши депутаты продвинуть. Скажите, пожалуйста, когда будет ответ, и чего вы ждёте? Какую оценку должны дать?
— По мандату, по своим полномочиям, я не имею право обращаться в Венецианскую комиссию. Но мы можем это сделать только через ОБСЕ, что я и сделала. Я попросила их сделать совместное заключение, они уже дали. В декабре мы сделали обсуждение, и администрация президента после этого сказали, что не будут в этом виде предлагать законопроект, будут дорабатывать, и сейчас при администрации президента созданы рабочие группы с участием самих представителей НПО. То есть в тесном взаимодействии получили заключение и опубликовали, передали всем, кому нужно. Сейчас ждём, что будет с законопроектом о СМИ, потому что по правилам надо подавать более-менее окончательную версию, но администрация президента, министерство юстиции и другие государственные чиновники обещали сами подать, потому что это опять же влияет на наши международные рейтинги, которые влияют на привлечение грантовых средств, инвестиций. Поэтому мы держим на пульсе этот вопрос и, конечно, будем дальше отслеживать. Сейчас мы прорабатываем вопрос заключения меморандума между ОБСЕ и институтом омбудсмена, потому что это наша обязанность сотрудничать. Мы обязаны такие существенные законы касательно прав человека, которые указаны во Всеобщей декларации прав человека, пропускать через независимые экспертизы, поэтому я этот мандат выполняю. И это, конечно, со стороны международных правозащитных органов широко приветствуется и хорошо оценивается. Кроме этого мы впервые в истории омбудсмена Кыргызстана в прошлом году подали альтернативный доклад в ООН — это очень большое достижение. Мы подали по вопросу насилия в отношении женщин и детей, и, конечно, я не ушла в такую прям критику, я на самом деле признала, что государство, власти пытаются ужесточить наказание, проверки, президент берет под личный контроль, депутаты берут какие-то вопросы и кейсы. Но, к сожалению, самое главное, что принцип неотвратимости наказания не работает, и сейчас государство должно на себя взять ответственность и обязательства на международном уровне, что мы обеспечим принцип неотвратимости наказания. Мы должны избавляться от двойных стандартов, мы должны избавляться от того, что можно договориться по любому вопросу, даже по вопросу судьбы ребёнка или женщины. Поэтому с международными органами по защите прав человека — очень большая работа. Кроме этого за этот год я заключила меморандум о сотрудничестве с российским федеративным омбудсменом, с омбудсменом Свердловской области. Сейчас мы уже договорились о подписании с омбудсменом города Москвы, я выезжала встречалась с нашими диаспорами. То есть мы там работу усиливаем. Сейчас мы планируем выехать и встретиться с нашими гражданами, и там на месте избрать своих сотрудников. Я за счёт оптимизации работы в аппарате подготовила 10 вакантных мест для того, чтобы в Российской Федерации нанять сотрудников, которые будут работать как наши представители, защищать права наших трудовых мигрантов. Мы сейчас в законе должны эту норму предусмотреть, и парламент, я думаю, поддержит. Также с Турцией у нас хорошие отношения выстроились, с Казахстаном, по январским событиям мы тоже помогли нашим гражданам. С казахстанским омбудсменом мы тесно взаимодействуем, с узбекистанским тоже. Поэтому за год на международном уровне я была в Брюсселе, встречалась с Терри Хакало — это посол Евросоюза в Центральной Азии, она сюда тоже приезжала. С главой ООН в Кыргызстане, госпожой Антей и госпожой Мерилин, послом Евросоюза в Кыргызстане, сложились тесные контакты и чёткое взаимодействие.
— Сейчас идёт колоссальное давление на неправительственный сектор, но в то же время именно с защитой прав человека, уязвимых слоёв населения, женщин занимаются только НПО. Если будут приняты эти законы, конечно, многие НПО могут закрыться. Вы можете объяснить простым людям, на которых действует эта пропаганда, что НПО и независимые СМИ — это не какие-то прозападные бузукулар, а объяснить, какую пользу приносят НПО сектор и вообще свободные СМИ?
— Во-первых, по свободным СМИ. У каждого гражданина есть право свободно искать любую информацию, и здесь важно иметь критическое мышление и принять ту или иную точку зрения, докопаться до правды. То есть верить только одному СМИ — сложно. Понятно, что нужно читать несколько источников и, исходя из собственного опыта, жизненных ценностей, делать вывод — это правда или нет. Поэтому должны быть разные СМИ, и оппонирующие, и критикующие. Конечно, у нас есть журналистская этика, требования к написанию материалов, и, на мой взгляд, единственная сфера, где идёт развитие — это именно журналистика. Появились новые жанры: дата-журналистика, расследовательская журналистика, идёт жёсткая конкуренция. Ни в политике, ни на госслужбе такого развития нет Поэтому мы не должны никаким образом ограничивать журналистов, нравится это кому-то или не нравится. У нас есть Комиссия по рассмотрению жалоб на СМИ, и когда люди приходят, жалуются, в том числе и чиновники, именно на СМИ, я, не боясь, отдаю этой комиссии дать оценку. Мы сейчас взаимодействуем с этой комиссией, и по несколькими жалобам СМИ признали нарушение, сами ведут беседу, и журналисты стараются соблюдать этику журналистов. У нас с политиками сейчас сложности, мы подготовили доклад в парламент, в котором разъяснили, что блогеры — это не журналисты, пользователи соцсетей — это не журналисты. Мы их не должны приравнивать к СМИ. СМИ — это совсем другое. Представитель СМИ — это образованный профессионал, который в первую очередь, прежде, чем сказать, что кто-то плохо работает, начинает с себя: подготовил ли он объективный материал, исследовав обе стороны — у них тоже свои требования. Поэтому сейчас в политике, к сожалению, идёт пропаганда среди населения, что все журналисты — плохие. Надо разграничивать и не трогать средства массовой информации, чтобы у людей была возможность получать разную информацию, а какую позицию выберет человек — это его право.
По НПО, надо понять благо и вклад, которое несут НПО. К социально уязвимым группам кто бежит первый? Во время пандемии COVID-19 кто вперёд государства помогал простым гражданам? Если женщина или ребёнок оказывается в насилии, мы, по нашему мандату, через НПО находим бесплатного адвоката, через НПО находим психологическую помощь, мы через них даже находим временное место жительства. Государство не может сделать ничего для тех, кто подвергся насилию, инфраструктуры нет. За 30 лет государство просто обворовывали. На месте нашего президента, при избрании, я бы сразу сказала, что это выкрадено, этого нет, мы с таким мизерным, нулевым или минусовым бюджетом, с такими ресурсами пришли. Надо признать, что у нас ни инфраструктуры, ни системы защиты ребёнка, ни система защиты женщины не выстроены, ничего нет, ничего не работает. По закону у нас 17 госорганов за это отвечают, но кроме красивых отчетов, ничего не могут сделать для ребенка, пережившего насилие. К примеру, кризисный центр “Сезим”, где много лет работает Бубусара — эже, предоставляет и психологическую, и адвокатскую помощь и место жительства. Когда у нас что-то происходит, я звоню ей. Министерство социального развития, конечно, имеют несколько муниципальных шелторов, но там всегда переполнено, потому что, к сожалению, нуждающихся у нас много. Поэтому от НПО и активистов эффекта и результата больше. Почему государство вместо того, чтобы через государственно-частное партнёрство сотрудничать, многие функции государства они и так выполняют, узаконить их мандат, воюет с ними. Я смысла не вижу. На самом деле тот уровень поддержки и помощи, который оказывает НПО-сектор и выполняет часть функций государства — огромный. То есть государство наоборот должно их привлекать, максимально извлекать из них пользу. Они приносят пользу, и надо на самом деле это признать. Государство сложно в той, части, где говорится о политических правах, поэтому надо тогда тоже разграничить и говорить: “В этой сфере нам неудобно с вами работать, а в этой сфере давайте усилим взаимодействие”. Это хотя бы было бы искренне, это хоть какой-то конструктив. А так всех под одну гребёнку, и насаждать это населению — это неправильно. С другой стороны, наши НПО, сейчас они об этом долго дискутируют, и я тоже этого мнения, должны создать единый сайт, открытый, где будет вся информация о каждом НПО, о бюджете, о тех данных, которые должны быть открыты, без ФИО, к примеру, какие мероприятия они проводят, это тоже должны быть открытые данные. Я за обоюдный процесс, мы требуем от государства раскрываться, но и НПО сами должны раскрываться. Поэтому я думаю к этому мы всё равно придём. Каждое НПО уже публикует на своём сайте всю необходимую информацию но политикам, видимо, сложно по сайтам НПО ходить, искать. Поэтому я им говорю, чтобы уже сделали единый ресурс, чтобы все данные были в одном месте, как у донорских международных организаций, чтобы сделали такой же, NGOKG сайт, и пусть смотрят. К этому мы придём и должны прийти.
— Вы год работаете на ответственной должности, на ответственном посту. Вы можете сказать, почему у нас так мало женщин во власти? Получается мужчины не хотят делиться властью и ресурсами или просто не доверяют женщинам высокие посты, думают, что мы как-то не сможем справиться? В чём причина?
— В отсутствии женской солидарности. Я прошла одномандатные выборы, и, к сожалению, это во всём мире так, не только в Кыргызстане, женщины голосуют всегда за мужчин. Это надо признать, и с этим надо работать. Вы видите сами, по одномандатному округу избралась только Эльвира Сурабалдиева, и то, на повторных выборах. В остальных случаях женщины пришли с партиями. Поэтому в первую очередь мы друг друга не поддерживаем, в первую очередь из-за того, что нами управлять легче. Во-вторых, то, что я сама испытываю и понимаю, это чётко мужской мир — всё равно и женщины, и мужчины ждут, чтобы эти проблемы решал мужчина, как будто это кажется серьёзнее, важнее, влиятельнее. Поэтому даже когда ты, как женщина, говоришь, некоторые, но не все, смотрят, а есть ли у нее мужчина, который ее защитит, а есть, кто ответит. Когда они чувствуют, что нет, они начинают, как гиены, набрасываться. Поэтому мы должны понять, что проблема в том, что, во-первых, конкуренция, естественно, в политике, в бизнесе, в журналистике, везде она есть и будет, там нет уже полов, там есть профессионализм. И, во-вторых, конечно, солидарность, и, в-третьих, да, мужчинам легче договориться. Заметьте, женский круг общения — очень узкий. Когда ты выходишь замуж — он ещё больше сужается, детей нужно в школу, садик, кружки, потом свои обязанности, работа, ещё успеваем где-то там кому-то помочь, но, как мужчины пойти в баню, пойти в бильярд, в горы на охоту, в футбол поиграть у нас нет времени на это. Мы должны признать, что это наши уже ролевые модели по рождению, а у мужчин коммуникации больше. Соответственно, им договориться легче между собой, чем с женщинами. Поэтому это просто реальность, которую мы должны признавать. И мы должны с пониманием этого пойти на созидание. То есть не надо смотреть — мужчина или женщина, надо смотреть на результативность. Когда мы это поймём, будет хорошо. Но и, конечно, надо всё равно сказать, это всё-таки не наши ценности, традиционные, но сложившийся за этот период бурлящей независимости стереотип, что женщина — на вторых ролях, нам насаждают некоторая часть мужчин и некоторые женщины тоже, что женщина должна быть на кухне с детьми, позади мужчины и так далее. То есть это тоже неправильно, потому что мы видим, что в самые кризисные ситуации у кыргызов подключаются именно женщины. Когда был Уркун или когда на нас были нападения, всегда женщина была рядом с мужчиной, даже гору переходили вместе с женщинами, и мы всегда были наравне на лошади, в юрте, наравне везде. И даже когда у нас была кризисная ситуация, у нас была женщина-президент. Кому-то это нравится, кому-то нет, но это факт. В критический момент мы мобилизуемся, у нас инстинкт самосохранения выше.
— Если бы в Кыргызстане было бы во власти больше женщин, хотя бы 50 на 50, ситуация в стране была бы другая?
— Есть исследования, которые доказывают, что там, где женщина является руководителем, там меньше коррупции, там больше эмпатии, человечности и визуализации. Поэтому женщины нужны в политике и во власти. И потом надо заниматься кадровой политикой, надо взращивать кадры, надо обучать их, помогать, а не просто ждать. У меня такое ощущение, что у нас кого-то ставят на должность и ждут, когда же он или она споткнётся. К женщинам ещё больше требований, потому что ждут, что мы где-то споткнемся или эмоционально отреагируем и так далее. А можно было бы наоборот, сколько женщин избрались в депутаты местных кенешей с квотами, их обучить, усилить, не разделять, а объединять и показывать наилучший опыт, и чтобы они входили в управление. Власти должны быть заинтересованы, искать надо, как я ищу в регионах, среди простой молодёжи, активистов, горящих душой, которые хотят помогать людям, защищать людей, чтобы они становились командой и работали в институте Акыйкатчы. Так же и власти должны искать каких-то добросовестных, чистоплотных, пусть не умеет — потихонечку их учить, взращивать и поднимать, тогда будет какая-то системность. Женщинам, честно, надо объединяться, это временные пусть будут меры. Но на самом деле мы должны приходить к солидарности и терпимости. Мы должны научиться говорить одно доброе слово хотя бы один раз в день кому-то, без подхалимства, без какого-то умысла, без какой-то цели, а просто, потому что каждый из нас нуждается в хорошем слове. Сказать плохо — все всегда готовы, а хорошее — мы не можем говорить.
— Завершая нашу беседу, задам традиционный последний вопрос: Вы верите в будущее Кыргызстана, и если да, на чем эта уверенность у вас зиждется?
— Я верю, но у меня многие друзья уже давно выехали или ушли из активизма, политики, а я уже 20 лет в этом всем варюсь. В прошлом году, один друг, уезжая в Америку, сказал: “Атыр, они же не дадут тебе работать, тебя или закроют, или дискредитируют и снесут с должности, собирай чемоданы”. Я говорю: “Нет, я всё равно верю в наше будущее, в наш народ”. Я против этих революционных смен власти. Я за ответственность, и люди тоже должны быть ответственными, избрали — будьте любезны терпеть, продали голос на выборах — будьте любезны терпеть. На 5 лет избрали парламент, избрали президента — сидите работайте. А революции ни к чему хорошему нас не привели, только к безответственности, каждый понимает, что, если не понравится — снесем, это как договариваться. Поэтому я думаю, что это естественный процесс, как и у ребёнка. Когда ребёнка пинаешь и говоришь плохо, он будет плохим. Сейчас идёт становление, как государства. Представьте, у нас всего только 32 года независимости, к этому возрасту человек уже зреет, и я думаю, что мы тоже должны стать зрелыми. Но будущее есть, и будущее в простом народе, который в селах, на окраинах живет, сам справляется, сам занимается животноводством, землёй, фермерством, который умеет зарабатывать, защищать нашу природу, который выстраивает гармоничные отношения со своими жёнами, мужьями, детьми. Таких у нас много. Когда я вижу таких людей, очень счастлива. И таких людей должно становиться больше! А людей, которые несут зло и разрушение, надеюсь, будет становиться меньше. Я думаю всё-таки, что наша перспектива — в народе, в наших гражданах.
— Спасибо большое за беседу! Мы, журналисты, всегда на вашей стороне, мы вас в обиду не дадим, и удачи вам!
Интервью вела Лейла Саралаева
